«Быть взрослой квир-персоной с аутизмом — нормально». Гриша Победа о войне, сквоттинге, татуировках, каминг-аутах и синдроме Аспергера

— Гриша, почему ты решил переехать в Харьков? И как попал в сквот «Автономия»?

— Я из Донецка. Переехал в Харьков как только открыли пропускные пункты между украинской территорией и неподконтрольной в день, когда здесь снесли памятник Ленину [28 сентября 2014-го — «Люк»]. 

Переезд отчасти связан с войной. Но больше из-за появления такого проекта, как сквот. Через знакомых я узнал, что в Украине начали сквотировать что-то, и это находится рядом, в соседней области. 

Я не архитектор, но у меня архитектурное образование, я увлекаюсь социальными преобразованиями города с помощью архитектуры. И когда узнал, что мои товарищи практикуют сквотирование, решил, что обязательно должен поучаствовать. Недолго думая, собрал вещи. Сначала даже смотрел, сколько идти пешком, потому что тогда не ходил транспорт. Как только появилась возможность проехать — сделал пропуск и приехал в Харьков. 

Появление сквота как раз было связано с оккупацией Крыма и войной на Донбассе. Из неподконтрольной территории сюда переехало много переселенцев — в том числе, из окололевых и радикально левых движений. Им негде было жить, они делали различные социальные проекты и предоставляли места для жизни другим переселенцам. То есть это была инициатива местных анархистов и анархистов-переселенцев. 

Бывало, что в сквот приходили и оставались жить люди из тусовки или знакомые знакомых, не являясь изначально приверженцами каких-либо политических идей. А еще бывшие правые, которые отказывались от подросткового максимализма. Или люди из околофутбола.

— Когда ты переехал из Донецка, на Донбассе уже шла война. Как боевые действия повлияли на тебя?

— Война так или иначе затронула все районы области. Центр города, где я жил, попал в эпицентр военных действий. Я не пострадал физически, но ментально — хуй его. 

И до войны я не собирался проводить всю жизнь в Донецке, уже повидал там все, хотелось чего-то другого. Но когда я узнал о проекте мечты, война только спровоцировала переезд.

— Тяжело было покидать Донецк? У тебя остались там родственники? Ты просто собрал вещи и переехал?

— В то время все мои родственники — папа, мама и бабушка — были Донецке. Я учился на бюджете на последнем курсе архитектуры в соседней от Донецка Макеевке. Но из-за боевых действий стипендию нам не платили. 

Я перевелся в ХИСИ [Харьковский национальный университет строительства и архитектуры — «Люк»], сдал академразницу.  В Харькове мне все нужно было начинать заново. А еще — думать, где брать деньги — в том числе, чтобы учиться. 

Я был очень расстроен тем, что мне не выплатили долг по стипендии за год. Злился на систему образования. Блядь, мне нечего жрать, я хочу чем-то заниматься, а мне государство не выплачивает деньги, которые должно. 

Перед защитой диплома я подзабил на учебу и не сдал диплом. Полностью ушел в активизм, в работу с проектом «Автономия». В дальнейшем начал заниматься татуировкой. Это приносило мне доход. С учетом того, что я не тратил деньги на съем жилья, тех денег, что зарабатывал, более чем хватало на жизнь.

«С детства у меня были беды с башкой»

— Как ты пришел к татуировке и иллюстрациям?

— История довольно дурацкая. С детства у меня были беды с башкой. Лет в шесть диагностировали психомоторную эпилепсию. Это такая штука, которая часто идет фоном к чему-то. У меня были приступы галлюцинаций, я видел довольно страшные вещи. Впоследствии у меня нашелся синдром Аспергера. В какой-то момент захотелось попробовать передать то, что вижу. Ну и родители отдали меня в художественную школу, там я рисовал всякие домики красками.

Потом, когда стал выбор — получать высшее образование или нет — сначала пошел на программиста. Полгода отучился, понял, что не мое. И перепоступил на архитектуру. У нас были пары по рисунку, по графике, а графика мне очень нравится.

Когда я жил в Донецке, то довольно скептически относился к татуировке, считая ее модной хипстерской штукой, говорил о том, что это не настоящая работа. В целом, я был отчасти прав. Но когда в Харькове, как говорится, собака за жопу укусила, и стал вопрос, где брать деньги, начал задумываться, не заняться ли мне фотографией или иллюстрацией. В итоге выбор пал на рисунок. У меня было немного накопленных денег. Еще помогли друзья. И я взял себе довольно качественную на тот момент тату-машинку. Накупил расходников и начал экспериментировать.

— А как получилось, что ты скептически относился к татуировке, но сам весь забит?

— Я скептически относился именно к тому, чтобы делать татуировки.

— То есть выглядеть как хипстер ты не боялся, но быть им уже не хотел?

— Ну да. Выглядеть-то я могу как угодно. Человек может выглядеть странно, но при этом иметь социально приемлемую профессию. То есть, если я выгляжу творческим, это необязательно значит, что я на самом деле творческий. Для меня большим показателем было то, что я выгляжу необычно, но при этом такой же, как и вы. Вспоминаю фотографию предвыборной кампании Жириновского, когда он в футболке трэш-метал группы [Hellraiser — «Люк»], и надпись «Я такой же, как Вы». По факту я обычный пацан с района, ну да, не с окраины, а с центрального, но хуй с ним. 

— Когда ты жил в сквоте, ты делал много иллюстрации, бил татухи. А о самом сквоте рисовал?

— Да, я рисовал много визуальных украшений, интерьерных решений для проектов по сквоту. У меня был кусочек на стене в библиотеке, который впоследствии вышел эскизом татуировки — собственно, с комплексным, образным изображением сквота.

Я делал иллюстрации для кооператива «Пятого», нашей веган-столовой. А еще — прикольные постеры на стенах.

Много что вылилось в татуировку, связанную со сквотированием. Это «домашка» [домашняя татуировка — «Люк»]. Мне ее приятнее называть традиционной панковской татуировкой. Для наших постсоветских просторов она выглядит как партак, в этом и прикол. Эстетика здесь не в технике, а в посыле, в сюжете, часто — в простоте выполнения. Еще пару комиксов тогда сделал, афиши для наших мероприятий — для кинопоказов, тех же тату-марафонов.

«Меня водили по бабкам и целителям, выкатывали яичком»

— После завершения проекта «Автономия» ты три года жил в Киеве и работал с особенными детьми. Как ты туда попал, чем занимался и что это были за дети?

— Когда стало понятно, что «Автономия» заканчивается по разным причинам — от актуальности до проблем с выселением — стал вопрос о поиске работы или какого-то способа зарабатывать на жизнь. Мне хотелось сменить обстановку и переехать. 

Я путешествовал по Украине и вписался у знакомой в частном коррекционном центре. Там была куча игрушек, батутов, конструкторов, и я залип основательно. Очень интересное место как для человека, который и сам представитель РАС [Расстройства Аутистического Спектра — «Люк»]. 

Моя будущая на тот момент начальница по моему вниманию к «Лего» и, возможно, по отсутствию зрительного контакта, поняла, что у меня Аспи [синдром Аспергера — «Люк»], высокофункциональный аутизм. И предложила мне стажировку на должности тьютора. Я, не задумываясь, согласился. Ведь еще когда искал работу в Харькове, думал, что для меня очень важно, чтобы работа приносила пользу. 

Я предложил привести в порядок коррекционный центр, потому что он был в довольно сыром виде, а у меня уже был богатый опыт преобразования пространства, в том числе интерьерного. Пересобрал горки по технике безопасности. Начал заниматься постепенно с особенными детьми. В основном, это были дети с РАС, с синдромом Дауна, очень много ребят с СДВГ [Синдром Дефицита Внимания и Гиперактивности — «Люк»], парочка с ДЦП [Детский церебральный паралич — «Люк»].

В целом, это было похоже скорее на волонтерство, чем на полноценную работу. Мне разрешали там ночевать, а в нерабочее время — делать татуировки. То есть после работы я закрывал коррекционный центр и приглашал кентов, с которыми мы сошлись на теме татуировки. Мы устраивали так называемые тату-пати. Позже стали приходить новые люди что-то наколоть.

Но произошел карантин, нужно было закрывать образовательные учреждения. Центр не выдержал такой экономической блокады и закрылся.

— Ты говорил, что в детстве у тебя диагностировали психомоторную эпилепсию. Как ты узнал об аутизме, о синдроме Аспергера?

— Есть такое популярное объяснение, что ты будто пропустил из-за болезни те уроки в школе, на которых рассказывали, как быть человеком, разговаривать, вести себя в социуме. Я большую часть времени провел на индивидуальном обучении и, возможно,  действительно пропустил все эти социальные штуки. 

В целом, ты просто не знаешь, как себя вести. Понимаешь, что что-то угадал, что-то почерпнул из поведения других людей, может, из художественных произведений. Но реально понятия не имеешь первую половину жизни. Да и остаток тоже, но уже не так сильно. Какую эмоцию сейчас человек пытается тебе показать? Что это за интонация? Это была шутка или нет? Всю жизнь учишься взаимодействовать с людьми. Плюс есть очень ярко выраженные особенности, которые ни с чем не перепутаешь — аутостимуляция, ритуалы, монотонные повторяющиеся действия, которые помогают тебе сосредоточиться или рассредоточиться. 

Я родился и вырос в 90-е. Мои родители долго не могли понять, что со мной происходит. Тогда в постсоветских странах было не так много специалистов, которые занимались аутизмом. Вот и мои родители водили меня по бабкам и целителям, выкатывали яичком — это был мой первый опыт АСМР [Автономная Сенсорная Меридиональная Реакция — «Люк»]. Водят яйцом по голове и что-то шепчут, и я такой «Вау! Не знаю, как это работает, но ощущения охуенные!». Понятное дело, что эта хуйня не помогала никак. В итоге родители нашли какого-то олдового врача, специалиста по бедам с башкой — очень опытного дядьку, записались к нему за месяц.

— Сколько тебе тогда было лет?

— Лет 10-12. В то время я занимался индивидуально и мог по собственному желанию ходить в класс. Я у них числился по документам, но не все учителя позволяли мне сидеть на их уроках. В общем, родители рассказали врачу, что со мной происходит, что я звуки странные издаю, могу часами залипать в одну и ту же штуку, не очень активно разговариваю. А он такой: «Никакие бабки, целители и знахари вам не помогут! Пацан ваш просто с расстройством аутистического спектра. Судя по тому, что интеллектуально не поврежден особо, вероятно, это высокофункциональный аутизм, Аспергер». 

Разговаривать с людьми более или менее нормально по собственной инициативе я начал только в старших классах и на первых курсах университета. Специально проводил какие-то праздники городского уровня в парках или на дискотеках, в клубах вел юмористические шутки-прибаутки. В общем, учился не бояться взаимодействовать с людьми и использовать свой речевой аппарат как это делают другие. А делают это они, по моему мнению, в основном, шикарно. Некоторые даже рэп читают. Я бы, возможно, хотел попробовать, но для меня это вообще непознанный мир. 

До сих пор мне проще принимать и выдавать информацию в каком-то закодированном визуальном виде. Я и читать учился по комиксам. Читать было нормально, а вот писать и разговаривать — с этим небольшие проблемы. 

«Я гонял на узкачах и начал красить ногти лет в 15»

— Поговорим о мужской идентичности. Ты квируешь. Расскажи, что это значит, и почему тебе это интересно? И что ты думаешь о социальных штуках, связанных с бинарностью, — с этой системой разделения на мужское и женское?

— Возможно, вы знаете какие-то мемы о Донецке. О том, что пацана не спрятать за узкими штанами. Индустриальный город, вся фигня. Там и сейчас не очень поквируешь, а тогда ситуация была вообще суровая.

Как я уже говорил, я вырос в 90-е на окраине города, моча рано ударила в голову [отсылка к треку «Кровосток» — «Биография» — «Люк»]. Мой отец жил отдельно от мамы с тех пор, как я пошел в школу. Он слушал рок и метал, я приходил к нему на выходных и выбирал из огромного количества дисков ту музыку, которая мне больше по нраву. Наверное, отец со своей музыкой повлиял на меня с самого начала. 

Я гонял на узкачах и начал красить ногти лет в 15. Практически сразу столкнулся с непониманием «старшаков» — поколения, которое выросло чуть раньше, псевдо-криминальных элементов с района. В то же время рэперы к такому нормально относились — хотя тоже были бандюками, даже порой жестче этих псевдо-криминальных авторитетов. И говорили типа: «Братан, мы если что тебе крышу сделаем, за тебя мазу тянем!». Но они в этих штанах по колено очень медленно передвигались по району, были постоянно заняты своими рэп-делами. 

В общем, я столкнулся с недо-гопниками, которые пытались буллить меня за то, что я одевался не по «пацанским стандартам». Часто это выливалось в открытое противостояние, пиздились мы часто. Реально приходилось отстаивать некую свою квир-идентичность. Мол: «Ребята, то, что у меня длинные волосы и накрашенные ногти, не говорит, что я неполноценный. То, что я не хочу выглядеть, как “пацан”, не означает, что меня можно буллить или троллить». Я стоял на своем. 

У нас довольно прогрессивными были школа и класс как для Донецка и вообще для постсоветского пространства. Например, мы в школе держали под защитой людей, которые сделали каминг-аут. Из младших классов или из нашей параллели.

— У вас в младших классах кто-то сделал каминг-аут?

— Да, я же говорю, довольно прогрессивный район. Например, большинство выпускников нашего государственного лицея поступили на бюджет. По крайней мере, моего года. И да, у нас были чуваки и чувихи, которые каминг-аутились. Они встречались с очень жестким буллингом, вплоть до каких-то средневековых инквизиционных штук: например, накаляли монетку зажигалкой и заставляли ее зажимать в кулаке пока не остынет. 

Из нашего класса был президент школы, и мы не могли позволить, чтобы такое происходило. Просто спрашивали у тех, кого буллили, кто их трогал, находили этих чуваков и, будучи старше, по-хорошему просили их так не делать.

Когда я приехал в Харьков, тоже столкнулся со стереотипами. У меня были синие волосы, накрашенные ногти, тоннели. Мне говорили: «Не едь на Москалевку, потому что там куча гопников, они не поймут и сразу к тебе доебутся». В принципе, я жил на Москалевке пару месяцев достаточно приятно. Бывало, кто-то смеялся или косо смотрел. Типа: «Эй, яркий, я буду разговаривать с тобой агрессивно, чтобы со мной хоть кто-то поговорил!». Возможно, люди просто хотят пообщаться, но не знают, как, поэтому кричат вслед, начинают смеяться. Ты спрашиваешь: «А что смешного? Тоже хочу посмеяться». А минут через 40 вы уже пиво вместе пьете.

— И тебе уже все свои детские травмы рассказывают из серии «я раньше тоже хотел синие волосы…»

— Да, типа того. Сейчас я считаю, что могу идентифицировать себя как угодно, выглядеть как угодно, и это никак не мешает мне быть членом социума, обычным человеком. И что самое главное — хорошим. Не мешает заниматься тем, что я умею.

В контексте мужской идентичности и татуировки: в 2016-2017 годах, когда в Харькове только набирало обороты квир-движение, я начал взаимодействовать с Queer Home, [старое название ПрайдХаба — «Люк»] — официальным комьюнити ЛГБТ+ людей в Харькове. Мы с товарищами организовали марафон квир-татуировки. Решили нарисовать небольшие эскизы в тематике небинарности и ЛГБТ+.

Впоследствии мы делали отдельный марафон на тему феминизма. Там был, кажется, целый месяц различных ивентов о роли женщины в социуме. Несколько дней подряд мы делали по фрипрайсу и лоупрайсу татуировочки небольшие в подобной тематике. Хотя бывали и довольно большие, связанные с протестом, квирностью.

«Все люди должны учиться любви»

— Как твой синдром Аспергера проявляет себя сейчас, когда ты уже взрослый? Комфортно ли тебе живется?

— В зрелом возрасте ты уже знаешь, как взаимодействовать со своим телом и со своим мозгом. Понимание того, как нужно себя вести, как тебе расслабиться в той или иной ситуации — облегчает жизнь. Я весь в татуировках, с цветными волосами, люди, видимо, часто думают: «О, это какая-то социоблядь!». И даже не догадываются, что у меня что-то такое есть, потому что я активно социализирован. 

В целом, таких людей, как я, очень много. Они часто находятся в вашей компании и вы об этом, возможно, даже не догадываетесь. А может, сидят дома и не тусуются с вами. 

Они такие же люди, как и все. Просто у них немного другая «прошивка». Меня очень радует тенденция распространения информации о РАС, ведь очень много таких людей выросли в среде, где это не диагностировалось. Клево вовремя или хотя бы когда-нибудь узнать о своих особенностях и, отталкиваясь от этого, выстраивать свой план на жизнь. Если бы я не узнал об этом, я бы не начал прокачивать коммуникативные навыки. 

На самом деле быть взрослой квир-персоной с аутизмом — нормально. Вспоминаешь о том, что ты квир-персона только когда идешь вечером вдали от центра города и ловишь на себе взгляды или фразы в спину. Но, в целом, настолько комфортно ощущаешь себя в своей идентичности, в своем внешнем виде, что я бы вообще не назвал это чем-то необычным. Это я, такой, как я есть. Такой, каким я хотел бы быть.

— Говорят, что у людей с аутизмом проблемы с эмпатией. Так ли это? Как у тебя с любовью?

— Да, некоторые проблемы с эмпатией имеются. Здесь стоит понимать, откуда вообще она берется. Ты видишь, чувствуешь, понимаешь эмоции другого человека — это и стимулирует эмпатию. Люди с РАС не так хорошо понимают эмоции других. Для человека с пониженным пониманием эмоций не ясны общественные нормы вроде «спокойной ночи», «приятного аппетита», «здравствуйте», «до свидания» — то есть то, от чего, по их мнению, можно вполне рационально отказаться. Только со временем ты понимаешь, что, например, когда обнимаешь человека, целуешь, говоришь, что любишь его — это приносит ему радость. Что это приятно и тебе, и другим. Таким образом учишься эмпатии. 

Я считаю, что все люди — не только с РАС или какими-либо особенностями восприятия — должны долго учиться любви. Если ты не из полноценной семьи или твои родители на самом деле не любили друг друга — ты не знаешь как любить. Об этом куча литературы — и раньше была, и сейчас есть. И это подтверждает мои слова: люди всегда учатся любить. Некоторым счастливчикам, возможно, дан этот навык с самого начала, но остальным приходится учиться любить. И хорошо, если они учатся. 

Лана Черногорская, фотографии — Екатерина Переверзева, Alvise Dabalà и из архива Гриши Победы, обложка — Екатерина Дрозд

---

«Люк» — це крафтове медіа про Харків і культуру. Щоб створювати новий контент і залишатися незалежними, нам доводиться докладати багато зусиль і часу. Ви можете робити свій щомісячний внесок у створення нашого медіа або підтримати нас будь-якою зручною для вас сумою.