«Я змушений їхати через те, що якомусь карлику закортіло позахоплювати нові території». Три історії людей, які виїхали з окупованого Херсона

Ярослав

Керуючий центром реабілітації людей із залежностями. Виїхав із Херсона 13 червня. Зараз перебуває на підконтрольній території.

24 февраля в 6 утра меня набрала родственница клиента. Я сбросил вызов, зашел в телеграм и увидел, что началось. Перезвонил через пять минут, она сказала, что при нынешних обстоятельствах они не могут держать своего родственника в нашем центре. В течение 24 февраля у нас пять человек уехало из 21.

Утром горело в Чернобаевке или возле Чернобаевки остатки нефтебазы или аэропорт. Город находился в панике, в магазинах сметали все, что было на прилавках, даже та продукция, которую не покупали, наверное, годами. 

В течение трех дней мы не говорили всю правду людям, которые находились в центре, пытались сохранить спокойствие. Но на самом деле было очень страшно, потому что не знали — прилетит или не прилетит. Вечером уже начали доходить сигналы, что они [русские] вот-вот должны в Херсон зайти. Наш центр находился рядом с Антоновским мостом, очень отчетливо были слышны автоматные очереди.  

На следующий день пролетали истребители, возле нас сбрасывали бомбы. Я сам наблюдал картину с крыши, как истребитель четыре бомбы сбросил на конец моста, но они упали в воду, подрыва не произошло. Больше попыток не было. 

Русские уже находились здесь, в городе. Было слышно, что ночью они повредили несколько зданий, расстреляли машину, которая ездила даже не в комендантский час, а до него. В ней, кстати, находилась одна из наших клиенток, которая когда-то проходила реабилитацию. 

26 февраля мы с матерью были вынуждены покинуть стены центра, буквально на день выехали в другой дом с укрепленным подвалом — [это произошло], когда наш мэр сообщил в Facebook, что Херсон, возможно, будут обстреливать «Градами». 

На протяжении первых трех дней люди, которые находились дома — 19 человек — регулярно спускались в подвал, в особенности дети и женщины, моя мама тоже сидела в подвале по 6-8 часов. 

В первые три дня людей на улицах не было, транспорт практически не ходил. Потом — спустя четыре-пять дней — люди начали появляться с одной целью — купить продовольствия, получить бесплатный хлеб, потому что хлебозаводы первые три-четыре дня не работали. Хлеба нельзя было купить нигде, мы сами его пекли. 

1 марта мы наблюдали из окон, что уже ездят автозаки с русской символикой, с Z-ками, и все остальное — танки, БТРы.

Когда они заехали, расстреляли остатки теробороны города. Часть была расстреляна в Сиреневом парке на Шуменском. Их всех вывели и из крупнокалиберного пулемета с БТРа там похоронили. Насколько я знаю, у них были списки людей, которые защищали город, тероборону просто сдали. 

Были попытки людей остановить эти колонны БТРов. Мирные жители бросали по ним из окон коктейли Молотова В ответ по их домам выстрелили из гранатометов, их квартиры сгорели. 

Мы все серфили паблики, инстаграмы, телеграмы, вайберы. Нам сразу же сказали, что пытаются создать «Херсонскую народную республику», завозятся люди. Нужно было этому помешать, выходить на площади, устраивать мирные митинги. 

В первые дни марта такие митинги были организованы, все протестовали. Первые три-четыре акции не разгоняли. 13 марта я выходил на площадь, мы несли большой километровый флаг, шли по центральным улицам, было несколько тысяч человек. Этот митинг еще тоже не разгоняли. 

Вначале они [русские] просто смотрели и наблюдали. Люди начали агрессивней вести себя, поняли, что у них команда никак не разгонять митинги, особо храбрые шли на них. Ближе к концу марта-началу апреля [к митингующим] уже начали жестоко применять оружие — кого-то ранили, кого-то зацепили «шумом».

Сопротивление начало угасать еще до разгона акций, потому что к людям, которые часто появлялись на митингах, держали флаг, пели гимн, начали приезжать домой, выбивать двери, задерживать. Их куда-то отвозили, с ними беседовали: с кем-то — сутки, с кем-то — двое, кого-то неделю держали. 

У меня есть знакомый священник, многодетный отец и параллельно тренер по боксу. К нему приехали в 20-х числах марта, задержали, с мешком на голове и в наручниках он сутки просидел у них в фильтрационном центре. Его склоняли к сотрудничеству, вербовали, предлагали быть живым щитом, вывозить русских солдат со Станислава [село в Херсонской области на берегу Днепровского лимана — «Люк»].

На него морально давили, допрашивали по поводу контактов, связей — «Азов» не «Азов», СБУ не СБУ, однофамильцев перепроверяли. О фактах избиения он не говорил, но на следующий день ходил очень бледный. 7 апреля он переехал за границу. Практически каждый, кто был у них в плену, переехал. А те, кто не переехали, начали сотрудничать с ними.

[У русских были] списки служивших в зоне боевых действий — ООС и АТО. Они проверяли, заходили, смотрели. У знакомых семьи несколько лет назад висел флаг «Правого сектора», соседи их сдали этим русским. К ним зашли и спросили: «Почему так, а вы имеете связь [с “Правым сектором”]?». И они тоже были вынуждены перемещаться. 

Я лично наблюдал картину, как ехало два их «УАЗИКа» и в одном из них между двумя сотрудниками [ФСБ] был человек с обмотанной белой тряпкой головой, в наручниках. Или его везли пытать или уже попытали и отвозили обратно в город. 

У нас было два центра: один — в Херсоне, другой — в области, в районе Забарино. В [центре в] Херсоне не приходили [русские], вербовки не было. Хотя информация, где мы существуем, кто наш директор, какой деятельностью мы занимаемся, у них была. В центр, который находился в области, приходил специальный отряд быстрого реагирования, потому что там на фасаде дома были видеокамеры. Проверяли кассовый аппарат, смотрели документы, задавали вопросы. 

По магазинам сразу же была заметна [оккупация] — большие сети сразу же закрылись. АТБ практически каждый день работали до 4-5 часов — в этом плане они победили, показали стойкость, мужество. 

Продукты сейчас достаточно дорогие. Медикаменты, сладкое, водичка, снековая группа — это все из Крыма начало завозиться, все низкого качества. 

Кофе подорожало в разы, чая особо нет. На специи «10 овочів» «Торчин» цена была 200 грн. Некоторое время нельзя было купить зубную щетку, потом — зубную пасту, спекуляция по соли была. По «химии» скачок произошел, все средства гигиены начали привозить оттуда. 

Овощи дешевле, чем везде в Украине, потому что основная часть выращивалась все-таки здесь, в нашей области. Ну и по мясу стабилизация произошла, потому что много фермеров, которые держат животных. 

С марта не было слышно сирен, но взрывы, работу ПВО и то, что в Чернобаевке происходит или вокруг Чернобаевки регулярно было слышно. У нас подпрыгивали дома, тряслись стены. Бывало такое, что ночью просыпался от взрыва и не поймешь — по их стороне стреляли или по нашей стороне.     

На здание СБУ [12 марта — «Люк»] повесили русский флаг, чуть позже начали появляться другие. 13 марта в День освобождения Херсона от фашистских захватчиков на набережной появился красный флаг. Во второй половине марта на обладминистрации появился их флаг, а потом уже и на горадминистрации. 

Все откатилось на много лет назад. Основные предприятия закрылись. Город превратился в большой рынок, образовалось три точки, где торгуют всем — начиная от контрафактных сигарет и заканчивая детским питанием. Все сразу же стали коммерсантами, бизнес-технологами. Большого производства не было, только общая тенденция купить подешевле. Основная часть осталась не у дел и сами себе на обеспечении. 

Школы-садики перестали функционировать. Больницы работали, тяжко им было, потому что медикаментов не было. Основная часть кафе закрылась — те, что не закрылись, я так понимаю, договорились с «нынешней властью». По такому же принципу действовала большая строительная сеть «33 квадратных метра», «Эпицентр» [в самом «Эпицентре» заявили, что с начала июня потеряли контроль над торговыми центрами в Херсоне — «Люк»], продуктовые сети — те, по которым было понятно с первых дней, что они работают в союзе [с русскими], потому что у них была продукция.

Очень сильно выбило из колеи, когда пропала связь. Первый раз это случилось 30 апреля на три дня. Потом у нас в другом доме интернет возобновили. Тогда уже можно было наблюдать, что там, где работал определенный провайдер, люди собирались возле частных домов, кафе-баров, кофеен и подключались. В мае у нас еще была связь, но с 22 числа ее начали глушить — Vodafone, Kyivstar, LIfe. А 30 мая полностью отрубили все. 

Потеря связи — что тогда, что сейчас — очень сильно вогнала людей в панику. Я сам оставлял записки, чтобы не провтыкать встречу с людьми. Мог к маме прийти домой, когда ее не было дома, писал записки: «Буду находиться в такое-то такое-то время такого-то такого-то числа, будь дома, пожалуйста». И примерно также в нашем центре, если мне надо было с кем-то встретиться.

С 1 июня только их тарифная связь работает по Херсону, +7990, без названия. Начали появляться точки с раздачей их SIM-карт. Мы были вынуждены на некоторое время присоединиться к их связи и связываться между собой. 

С начала июня в сетевых магазинах появились двойные ценники. Я видел объявления «куплю рубли». Но обращения рублей, обмена, покупки и тем более, чтобы люди рассчитывались ими, не видел вплоть до момента выезда.

Открытая пропаганда [референдума о создании «Херсонской народной республики»] не велась, но те, кто длительное время остаются [в Херсоне], уже идут получать [российские] паспорта. Была информация, что должны специалистов привезти из Крыма для оформления этого мнимого гражданства. 

[На День России 12 июня] был концерт чисто для своих, жителей города туда не пускали. Была массированная группа людей, перед этим выдавалась какая-то помощь и непонятные люди непонятной наружности с русским акцентом выходили с пакетами «Единая Россия», потом обратно возвращались за этими же пакетами. Все входы и выходы были перекрыты машинами и автобусами. И играла советская, русская песня.

Наш центр по реабилитации функционировал все это время. Изначально у меня была позиция: пока последний клиент не уедет, я тоже не уеду. Закрыли центр в начале июня, когда у нас уже осталось минимальное количество людей. Мы — всеукраинская организация, всех, кого можно было, перевезли в другие регионы Украины, где наши центры работают.

[Выехать удалось с помощью] частных перевозчиков, их очень много и они регулярно ездят. Эта процедура недешевая, цена получается в среднем 200 долларов на человека. Конкретно я и все, кто ехали со мной в группе, платили 7000 грн. 

[Мужчины могут выехать] без проблем. Бывает, что женщинам делают скидки. Бывает, если перевозчик узнает, что у мужчины нет документов, завышает цену. Если слышит, что призывного возраста — тоже повышает. Дети едут, в основном, бесплатно.

Мы выехали из Херсона 13 июня. Нас двигалось семь легковых автомобилей. Ехали через Мелитополь, ночевали там, потом двигались на Васильевку. Проехали больше 30 блокпостов. 

При выезде из Херсона за Антоновским мостом находится кафе «Наири» — там [на блокпосту] русские в обмундировании, выглядели достаточно уверенно, серьезно. По области — «ДНР», возраст — от 18 до 60 лет, внешний вид — заросшее-обросшее лицо, грязная форма, тапочки с грязными ногтями. В Васильевке — Абхазия, Чечня. 

С нами ехал человек без документов, с ксерокопией паспорта, но трудностей с пропуском не возникало. Телефон у меня лично не смотрели, у нашей группы только у девушек заглядывали [в телефоны]. [Татуировки] смотрели, у нас были ребята с ними, но особо не придирались. В основном, давили, посмеивались, задавали вопросы смешные: «А куда едете? Знаете, что Запорожье уже оккупировано?». 

В Запорожье добрались 14 июня вечером. 16 июня утром приехали в Винницу, из Винницы — в другой город. Здесь будем открывать новый клиент-центр [для реабилитации зависимых].

Хотел бы ли я [вернуться в Херсон], если там все будет так, как было до 24 февраля? Однозначно. У меня там мама осталась, она должна была ехать со мной, но у нее паническая атака случилась. Пыталась сегодня [19 июня — «Люк»] выехать, но перевозчик не приехал. Много знакомых [в Херсоне] осталось, товарищей, коллега заканчивает там свои дела по бизнесу и тоже собирается переезжать. 

Там хорошо и не было, но дом, родина, обитель. Скучаю да и привык. Но когда переезжаешь, очень много груза, который давил, сразу же исчезает.

Ольга

Народилася в Скадовську, останні чотири роки жила в Херсоні. Репетиторка початкових класів. Виїхала з Херсона 5 червня. Зараз перебуває в Польщі.

24 февраля в 6:33 утра меня разбудили родители детей и сказали, что дети не придут на занятия, потому что началась война. Я открыла окно, услышала сирены. У меня не было телевизора, я включила на телефоне радио, зашла в телеграм, увидела выступление президента и начала собирать рюкзак с вещами. [Русские] уже захватили Каховскую ГЭС, бомбили Геническ и попали в аэропорт в Чернобаевке.

Меня забрали знакомые моего мужа, за город, у них там частный дом. Ночевали в коридоре, спали по очереди, потому что было очень страшно и непонятно. Когда сильно бомбили, спускались в яму в гараже, она два на метр, никаких условий, конечно. Пять дней мы прятались там, пока шел бой за Антоновский мост — его отвоевывали, назад забирали, отвоевывали. 

Вечером были слышно вертолеты, самолеты, днем — постоянно «Грады». Когда шел бой с танками на мосту, нам было очень слышно, хотя мы достаточно далеко были. Пока продолжались бои, в соседних селах Антоновка и Садовое они творили, что хотели. Забирали машины, животных, людей расстреливали, вели себя просто по-свински.

Когда бои немного прекратились и русские захватили Херсон, знакомые решили вернуться в свою квартиру. 12 марта я тоже вернулась в Херсон. Многие из дома выехали, полупустой город был, все закрыто. В 8 утра люди начинали выходить за продуктами, на рынке половины не было. Магазины работали по 10-15 минут. [Русские] ездили по улицам, как у себя дома. Во многих домах, у тех, кто отвечает за дом, спрашивали списки мужчин и могли просто ворваться в квартиру и забрать этого мужчину или парня.

Мне было страшно оставаться одной в Херсоне. В первую ночь опять что-то куда-то прилетело. На следующий день позвонили родственники из Скадовска, сказали собирать вещи и ехать к ним. Я отдала ключи от квартиры хозяйке и сказала, что уезжаю на неопределенное время. 

У меня муж в Польше. Но ехать туда было невозможно, потому что цена, чтобы выехать, на тот момент составляла 1000 долларов, таких денег у меня не было. А в Скадовск, конечно, дешевле было выехать. Через полмесяца нашла волонтеров, стала в очередь. 

15 марта я приехала в Скадовск. Из Херсона добиралась 4,5 часа, хотя раньше дорога занимала час-полтора. Два часа мы стояли перед мостом, каждую машину проверяли русские военные. Могли попросить открыть сумки, показать, что везем. Раньше на блокпостах только сигареты, воду и сладости забирали, сейчас — даже моющее.

В Скадовске не было боев, за несколько дней до моего приезда русские зашли в город. Перед тем, как зайти, ударили по локатору — там у нас погранчасть была, военные оттуда сразу же уехали. В тот момент их уже было мало, потому что многие в первые дни войны — приказ или не знаю — оттуда уехали. 

16 марта в Скадовске был митинг, когда сказали, что украли мэра Яковлева. Уже потом увидела видео — там были шумовые гранаты и стреляли в воздух. После этого через пару дней мэр выехал, город замер, потому что люди вообще боялись на улицы выходить. 

Я жила в полутора-двух километрах от их [русского] блокпоста и слышно было ночью, что они могли из автомата пострелять — там поле, может, зайцев стреляли, не знаю. Просто в такое время вряд ли кто-то там ходит на улице, у нас комендантский час был с 6 вечера, сейчас уже с 10 вечера и до 5 утра.

1 мая нам впервые полностью выключили связь. Мобильный интернет, вай-фай, даже домашние телефоны — ничего не работало. На блокпостах в Скадовске выдавали георгиевские ленточки, не хотел брать — просто заворачивали паспорт в георгиевскую ленточку и отдавали. И ты обязан ее взять, потому что мало ли что им потом в голову взбредет — они все с оружием стоят. 

Долгое время [русские] не меняли ничего. Но когда начались майские праздники, на блокпостах появились русские флаги, а в Скадовске на 9 мая — флаги Советского Союза. На одной районной администрации повесили русский флаг, но его кто-то сломал. Когда я уезжала, его так и не повесили обратно. 

9 мая проходил парад на центральной площади возле мэрии. Там все было оцеплено военными, пускали только с георгиевскими лентами. У нас в Скадовске только квартал оцепили, а в Херсоне — несколько кварталов полностью, ни машины, ни людей  вообще не пропускали. 

Еще в апреле был слух, что, возможно, с 1 по 10 мая будет референдум [о создании «Херсонской народной республики» — «Люк»]. Но даже намеков на это не было, видимо, они сразу решили поставить свою власть. И эта власть сразу же начала проситься в Россию. Они все под копирку выражались, одинаково написанный сценарий.

«Новая власть» впервые засветилась 9 мая. На видео — вероятно, в здании мэрии, на фоне трех флагов, русского, Советского Союза и флага Скадовска — Татьяна [Калиновская]. Она назвала себя заведующей образованием, здравоохранением, культурой, финансами и всем остальным [оккупационная власть называет Калиновскую «заместителем главы Скадовской районной военно-гражданской администрации» — «Люк»].

Я работала с Татьяной в школе в 2016-2017 годах. Она вела кружок театральной студии, сама родом из России, переехала в Украину еще в 90-х. У нас в каждой школе был преподаватель русского. После 2014-го уроков русского, конечно, стало меньше, но преподавателей не ущемляли. Она на видео 9 мая рассказывала, как их чуть ли не гнобили, хотя директор наоборот поощрял ее — не во всех школах Херсона есть театральные студии, а для нашего маленького городка это было круто и без разницы, на каком языке. Она просто злоупотребляла алкоголем, поэтому, наверное, ее и выбрали [в «новую власть»]. 

Сначала русские особо не трогали население. Но когда объявили «новую власть», начали по домам ходить. Говорили, что у них из лагеря сбежало около 100 солдат и ищут своих дезертиров. Зашли, оцепили дом. Если [дома никого] нет — выломают двери, зайдут и проверят. Если есть — «открывай, все показывай», упираешься — «будем по-другому разговаривать». Проверяли комнаты, смотрели, никто ли нигде не прячется — не только дом, если во дворе есть пристройки, и туда ходили. 

В Скадовске ходит гривна, когда была связь, работал ПриватБанк. Можно было прийти и снять с карточки — только с приватбанковской — не более двух тысяч гривен. Могли выдать 200-300, а то и 500 гривен монетами. 

Когда я приехала, нигде не было цен в рублях. Расплатиться рублями могли только военные, а в магазинах продавцы боялся не принять эти деньги. В конце мая «новая власть» выдала пенсионерам по 10 тысяч рублей какой-то помощи. После этого на рынке начали появляться ценники, продублированные в рублях. В магазинах — все в гривне, там еще можно картой расплатиться.

Магазины-рынки работают. На набережной открыты, может быть, два или три заведения из 30-40. Работает парк развлечений, но когда я мимо проходила, там никого не было. На День защиты детей туда привозили каких-то детей автобусами и снимали там свое «кино» — для них это привычно, завозят людей, снимают, потом забирают. Но это были не местные жители, какие-то чужие дети. 

Продукты подорожали в 2-3 раза. Мясо, сладости, сыр, масло, крупы. Мука первый месяц, когда я приехала, стоила 250 грн, сейчас уже упала в цене. Тогда ее не было нигде, сахара, соды, дрожжей — тоже. Овощи не подорожали, а наоборот — упали в цене, потому что их фермеры продают. Когда у нас был сезон редиски, ее выбрасывали, потому что она стоила 10-15 копеек на оптовом рынке. Тем более, на оптовом рынке можно было продать. Но потом деньги стали забирать русские военные.

Во многих селах в Скадовском районе они к фермерам приходили, что-то им говорили, забирали на несколько дней парней и мужчин. А потом те, ничего не рассказывая, просто собирались с семьями и выезжали из Херсонской области. Кто на Западную, кто дальше Украины. Не знаю, что там делали с ними, видимо, запугивали таким способом. Не только фермеров. 

Продукты завозят из Крыма, по качеству они намного хуже. Изначально сами продавцы боялись это делать, потому что люди рисовали Z-ки, мстили, были против этого. Потом уже начали понемножку подвозить. [Завозят] конфеты, воду, спиртное из таких регионов России, о которых я никогда не слышала. Есть водка с акцизом «ДНР» и «ЛНР». Украинские продукты [встречаются] очень редко — только то, что осталось в магазинах. 

В мае, за неделю-две до того, как я выехала, в Скадовске был случай с аптекой. Завезли украинские лекарства, и через несколько дней приехали [русские] военные, оцепили дом владельца этой аптеки, забрали его. Через пять дней он вернулся, уже был костылях. Его очень сильно побили и сказали, чтобы он уже больше не возил украинские лекарства, только русские.

Школы в Скадовске сейчас не работают. Было собрание учителей, но они отказались сотрудничать [с «новой властью»]. Из трех или четырех садиков начал работать только один — и то там полностью поменялось руководство. Директор, она же и завхоз — я ее просто лично знаю — была там логопедом и тоже злоупотребляла алкоголем. Таких случаев там много, «новая власть» — непонятно откуда, но стала властью.

После 9 мая интернет и связь появились, проработали неделю. А недели две назад полностью вырубили опять, работал только стационарный телефон. И то набиралось только пять цифр, можно позвонить только по району, а, например, из Скадовска в Херсон — не получится. 

Потом уже появился интернет, но переключился на русскую сеть. Instagram и Facebook не работали, потому что они в России заблокированы, также перестал работать ПриватБанк, только через VPN. А все программы, которые не работали у нас в Украине — «Вконтакте», «Одноклассники» — заработали. 

В Скадовске не предлагали русские SIM-карты, а в Херсоне продавали. Старались выдавать только по две на паспорт. Они работают только в пределах города, очень плохо, постоянно шум, может перебить какой-то мужской голос — видно, что все прослушиваются. Все жалуются, но у людей видимо нет выбора, поэтому брали их. Многие такси, перевозчики, больницы перешли на такие номера. 

10 июня, уже после того, как я выехала, в Скадовске начали продавать российские SIM-карты, появилась русская связь, но очень плохо ловит. Симка стоит 100 грн, в селах продают по 200-300 грн.

Люди [в Скадовске] замерли в ожидании. Это курорт, обычно летом там полно народа, а сейчас никого, только местные жители. В начале июня на пляже в Лазурном — поселке недалеко от Скадовска — взорвались люди [погибло три человека — «Люк»]. Когда эту новость узнали, вообще перестали ходить на море. 

Почти два месяца я ждала очереди, чтобы уехать. Волонтеры вывозят из Херсонской области бесплатно, но нужно самостоятельно добраться в Херсон. Людей, которых вывозят в этот день, собирают в отдельную группу, сообщают время и место. Потом сажают в автобусы и колонной выдвигаются. Раньше можно было не подавать списки и номера транспорта в городскую администрацию городскую, а сейчас нужно. 

5 июня я приехала в Херсон, пробыла там пару часов. Я увидела, что с того момента, как уезжала 15 марта, блокпостов по городу стало меньше, а военных — в 2-3 раза больше. Когда мы ехали по городу, колонна отстала от нас и мы стали, они [русские] остановились, спросили, почему мы стоим, куда направляемся и отговаривали ехать: «Оставайтесь здесь, там идут военные действия, вам туда нельзя». 

Из Херсона до Запорожья мы добирались двое суток. Когда повернули в Олешках в сторону Запорожья, увидели очень много разбитой техники. Поговаривают, что было еще больше, но русские свою технику убрали, осталась только наша. И машины людей, которые пытались выехать — увидела одну расстрелянную машину и много сгоревших.

Я не считала, сколько мы проехали [русских] блокпостов до наших, но было не меньше 30-ти. Хотя водители сказали, что это почти в два раза меньше, чем когда они ехали за пять дней до этого. На некоторых участках несколько километров не было ни одного. А бывало, когда метров 300-500 проехали — блокпост, проехали еще — еще один. Я так поняла, это в районах, где их базы, скопление военной техники.

Автобусы не обыскивали. Только на предпоследнем блокпосту в Васильевке. Он был самый тяжелый морально, потому что это был блокпост кадыровцев. На предыдущих стояла Росгвардия, было нестрашно, даже смешно смотреть на этих военных, потому что у некоторых из них даже оружия нет, они ходят в тапочках, футболках, пьяные. 

На блокпосту в Васильевки проверяли сумки выборочно. Но скорее всего, нам повезло и там договариваются волонтеры, чтобы мы свободно проехали, так как в автобусах ехало много детей маленьких, по 4-5 месяцев, много пожилых людей. В моем автобусе не было ни одного парня старше 16 лет, а в других были и мужчины старше. На большинстве блокпостов их выводили и проверяли документы, задавали какие-то вопросы — какие я не слышала, потому что мы не имели права выйти из своего транспорта. 

В Васильевке пропускают вечером буквально два или три часа и мы не успели в этот промежуток времени, поэтому заночевали в поселке рядом. Мы понимали, что нам нельзя оставаться на улице — могут приехать военные и забрать нас в тюрьму, непонятно что с нами будет. Поэтому начали стучаться к людям во дворы. Нас поселили в лагерь, мы заночевали там÷, а рано утром, когда закончился комендантский час, выехали [в сторону Запорожья].

Сейчас я выехала к мужу в Польше. Оформила документы, ищу работу по своей профессии. Есть возможность для беженцев из Украины 18 месяцев здесь находиться, но в этом месяце это может быть так, а через несколько месяцев, может, скажут, что этот закон не действует. И куда мне потом деваться? Поэтому и ищу работу. Тем более, нужно чтобы все было официально, даже мой заработок онлайн — я его не могу официально [получать], пока не подтвержу свое образование.

У меня в Скадовске остались все родственники. Конечно же, планирую туда вернуться, как только все наладится. 

Олександр

Адвокат. Виїхав із Херсона 18 червня. Зараз перебуває на підконтрольній території.

24 февраля в четыре с чем-то утра мне позвонил друг из Харькова, мы вместе учились в Юракадемии. Сказал, что их бомбят. Я в принципе ожидал, что русские нападут, вопрос был когда. Позвонил маме, забрал ее к себе, пошел на работу забрать вещи, деньги, закупиться.

У нас подвал хреноватый. Дом не особо старый, 80-90-х годов постройки, но подвал плохой — там не сыро, а грязно. Спускались по несколько раз в день туда, когда были сильные обстрелы. Но ни разу не ночевали.

Первые дни были обстрелы города, пригорода, шли бои за [Антоновский] мост, который благополучно не взорвали по неизвестным причинам. Антоновку жестко обстреливали и людей оттуда эвакуировали в первые дни, но, говорят, очень много разрушений там было, буквально половину поселка снесли. В городе было слышно. 

1 марта нас оккупировали. В первые дни были митинги, много людей. Потом митинги стали жестко разгонять, организаторов начали похищать. Я видел лично, как похищали [людей]. Подъезжал к дому бусик с Z, выводили людей из дома, садили в бусик, минимум три раза такое было. [Что это были за люди], понятия не имею. У нас говорили, что кто-то им [русским] слил списки участников АТО и они их искали. 

Чем дальше, тем хуже было. Они [русские] все делали постепенно — видимо, чтобы люди бунт не поднимали. Сегодня здесь флаг сняли, завтра — в другом месте, послезавтра убрали памятник пограничникам. 

В середине или конце апреля [представили «новую власть»]. [Кирилл] Стремоусов [так называемый «заместитель главы военно-гражданской администрации» Херсонской области» — «Люк»] еще в 2014 году топил за «русский мир», ходил с триколорами на пророссийские митинги. А [так называемый «глава Военно-гражданской администрации Херсонской области»] — бывший мэр [Владимир] Сальдо. Абсолютно все херсонцы знали, что это коллаборационисты, предатели. И почему их еще до этого не арестовывали остается очень большим вопросом. 

[В период с февраля по апрель] по поводу референдума [о создании «Херсонской народной республики»] вообще от русских толком не было никаких заявлений. Не было ни билбордов, ни агитаций за референдум. Только пару раз, может, коллаборанты говорили, что нужно входить в состав России.

В начале мая [русские] начали вывешивать агитационные плакаты вроде «Херсон — русский город», «Херсон основал Потемкин, русский полководец». К 9 мая свои георгиевские тряпки стали везде вешать, плакаты типа «Помни своих героев».  

[9 мая] я выходил в магазин. [По городу] начали появляться — и в тот день тоже — много таких мужичков, у которых по лицу видно, что это ФСБшник. Здоровый такой, везде зыркает. Они ходят группами по два-три человека. И напротив магазина еще люди сидели, разговаривали, акцент русский  [можно] узнать издалека — видимо, кого-то завезли для массовки.

В мае-начале июня [коллаборанты] начали на видео говорить, что нужно входить в состав России. Видимо, [изначально] были видно настроения людей, митинги и тогда бы это не получилось провести. А потом, когда уже много людей уехало, видимо, им дали команду все-таки двигаться к этому направлению. Но никакой конкретики, даты.

Связи вообще не было в начале мая дней 10. А в июне вообще отключили полностью. Начали раздавать симки их оператора непонятного, по паспортам. Но можно найти и без паспорта, купить у «перекупов». Я купил без паспорта, вставил в кнопочный телефон. Русский безымянный оператор, отображается с названием 25064. Непонятно, [что это за цифры]. Хреновая связь. 

С июня начали дублировать цены. Цены продублированы в тех магазинах, которые открыли сами русские. В нашу кофейню зайдешь — там не дублируют. Может, скоро заставят. Заведения некоторые работают. На рынок только из-за крайней необходимости заходил, там русские ходят патрулируют.

Цены в рублях визуально выше, чем в гривнах. Смотрел на упаковки товаров — в основном, Крым, «ЛНР», «ДНР». Еда, напитки, что они завозят, паршивые. Напитки  вообще пить невозможно. Все очень дорого. Например, антиперспирант стоил 250 грн. Еще в начале оккупации пытался купить фольгу — она стоила 400 грн, кола двухлитровая — около 100 грн. Сыры, колбасы — около 400 грн. 

Был концерт на День России. Рядом располагалось кафе, где ловит интернет, я там как раз находился. И слышал, что люди жаловались, что нельзя пройти к киноконцертному залу «Юбилейный». И, судя по фоткам в наших пабликах, там [на концерте] не особо много людей было. Говорили, что свезли из какого-то интерната инвалидов.

Все время были обстрелы, но наши по городу не бьют, бьют по пригородам, по полям, где они [русские] окопались. В мае прилетела какая-то непонятная ракета. Взрыв был возле меня, окно осветилось. И минуты через три появилось видео, репортаж от русских типа украинские [военные] обстреливают город. Скорее всего, они сами выстрелили, сильно быстро как-то среагировали. 

В городе очень много маргиналов появилось, алкоголиков, которые буквально целыми днями пьют, тыняются по городу, по вечерам, иногда даже ночью кричат по дворам в комендантский час. 

[Люди] плохо, конечно, переживают [оккупацию]. Не буду врать, там есть такие, кому это нравилось, есть такие, кто общался с солдатами в непринужденной форме. Видел, как девушки с ними в кафе сидели — не знаю, может, это их [девушки] приехали из России, а может, и наши. У меня очень плохое было настроение — все ждешь, когда уже дойдут [ВСУ], может, отобьют [город] обратно. Ждешь-ждешь, ничего не происходит. Морально сложно, да и деньги кончаются, работы там нет никакой. 

Сопротивление, судя по новостям есть, даже кого-то взорвали вчера [в СМИ появились публикации, что возле здания обладминистрации взорвали автомобиль коллаборанта Сальдо, поздее сам он опроверг эту информацию — «Люк»]. Листовки расклеены по городу, надписи всякие плохие про русских оккупантов.

[Фактор отъезда] — это личное было. В моей фирме у женщины была знакомая, которая выезжала, они меня взяли с собой, Мы выехали втроем 17 июня в 5 утра. Ехали через Васильевку в сторону Запорожья. Блокпостов было около 30, наверное. Паспорт брали у меня только, женщин особо не проверяли. Иногда водитель показывала сумки и багажник открывала. 

Меня раздевали, спрашивали, что означают татуировки — особенно на первом блокпосту и на последних двух. У меня драконы есть на руках, но они сразу видны, а на плече татуировка «анархия». Я сначала думал: «Ну кто не знает, что такое анархия?». Потом начал себя накручивать, может, они что-то себе придумают. Решил сделать скриншот из «Википедии», там есть раздел «анархопанк» и ровно такой же логотип, как моя татуировка. 

На первом бурят спрашивает: «Что это?». Я говорю: «Мама — анархия, папа — стакан портвейна. Виктор Цой, что не слышали?”. Он говорит: «Не слышал» и отпустил. Потом чеченец на последнем спрашивает: «Что это?». Я говорю: «Анархия — мать порядка». Он улыбнулся и в принципе все. 

Смотрели телефон. На первом бурят смотрел установленные приложения, а на последнем чеченец смотрел фотографии. У нас в группах местных все рассказывают, что «Дію» надо удалять обязательно, они ее не любят — мне кажется, из-за встроенного бота по передаче информации про передвижение [российских войск]. Даже на блокпостах в городе, если видят в телефоне «Дію», заставляют сразу удалить.

Кадыровцев издалека видно [на блокпостах], они свой флаг развесили. На промежуточных  блокпостах на трассах, мне кажется, люди, мобилизованные с оккупированной территории. Старые мужики, явно на солдат не похожи. На трассе мало машин, но когда проезжаешь города, есть скопления — из-за того, что они на блокпостах тупят, один человек проверяет, а куча солдат за ним просто ходят.

Процентов 50 херсонцев давно выехали. У нас 300-тысячный город, не думаю, что осталось более 100-150 тысяч. В марте-апреле, когда с Мариуполем беда начала происходить, все думали, что у нас тоже будет Мариуполь, и был большой поток машин. 

Обидно, что Херсон — единственный областной центр, который русские захватили, и за сам город сражения не было, только за клочок возле моста. Я, конечно, не военный, но если есть огромный мост и это единственный въезд в город, его нужно взорвать. Почему его не взорвали? Не знаю, была «зрада» или нет — считаю, что виноватых обязательно нужно будет искать после войны. Сейчас маємо те, що маємо.

Я поехал дальше Запорожья, буду искать работу. Может, мобилизируют. Сложно уезжать из родных краев, как ни крути.

Вернуться [в Херсон], конечно бы, хотел. У меня там родственники, знакомые. Есть квартира, работа была, все вообще было  прекрасно. И вот я вынужден уезжать из-за того, что какому-то карлику приспичило позахватывать новые территории. Конечно, хочется вернутся. Но как будет — посмотрим.

Дмитро Кузубов, ілюстрації — Микита Шклярук

---

«Люк» — це крафтове медіа про Харків і культуру. Щоб створювати новий контент і залишатися незалежними, нам доводиться докладати багато зусиль і часу. Ви можете робити свій щомісячний внесок у створення нашого медіа або підтримати нас будь-якою зручною для вас сумою.