Крестовый поход: Виталий Кохан

Наш с художником поход по мусорникам накрылся медным тазом. Все те святые помойные места, куда мы хотели направить свои стопы, оказались погребены под снегом.

Вот Виталик Кохан и говорит: «Нечего туда идти. Лучше пойдем сразу в мастерские». И мы идем.

Пушкинский въезд, дом шесть. Хмурый серый дом, в подвалах которого расположились те самые мастерские, откуда вышли десятки знаменитых художников.

Все помещения мастерских принадлежат жильцам этого дома. Здесь даже есть председатель совета жильцов по прозвищу «Адольфыч», живущий выше в неожиданно адекватных апартаментах.

Все деньги с аренды подвальных помещений идут на банковский счет ТОВ «Пушкинский въезд, 6». И этот самый Адольфыч уже который год занимается благоустройством прилегающей территории.

За все время отремонтировали аж целое крыльцо дома. Но уже который год председатель-управдом клянется, что никаких мастерских здесь скоро не будет — подвалы будут переоборудованы под офисы, аренда сильно подорожает.

Чутье подсказывает мне, что никогда ничего не отремонтируют. Это место затеряно во времени и пространстве, забыто не только богом, но и потенциальными жильцами.

«Какой художник заплатит кучу денег за офис? Таких тут нет», — говорит Кохан.

Работы художников из этих подвалов в течение десятилетий открывают ногами двери многих галерей современного искусства. А потом возвращаются в родной подпол, засыпая крепким сном ровно до следующего круиза по выставочным пространствам.

Это атмосфера того андеграунда и того Харькова, которого так не хватает мне в повседневности. Он завязывает тугим узлом весь мейнстрим, повсеместно обретающийся в городе. Здесь, на минус первом этаже, начинается рок-н-ролл. Выше — квартиры обеспеченных людей, не имеющих никакого отношения к искусству.

Два мира, два полюса, перекрывающих друг друга, но не противоборствующих, не находящихся в конфликте. Здесь внизу любят выпить и пошуметь гитарами.

В лабиринте сырых коридоров прячется вечность, которую Кохан выскабливает на железе, переплавляет в олово, навсегда закатывает в бетон. Для меня он всегда стоял особняком среди всех художников. Его объекты больше похожи на отпечаток реальности — бетонные шляпы, матрасы, яблоки.

Кохан здесь художник-затворник. Его идеальным напарником был бы Том Уэйтс с его эстетизированным музеем хлама. Вместо музыкальных инструментов тут цемент, фотоаппараты и газовые горелки. Ненужных вещей здесь нет. Хаос здесь воспринимается целой вселенной предметов, их орбитами и задачами. Я и Катя сидим на столе. Перед нами на стуле ютится Кохан.

— Виталик, зачем ты вообще этим всем занимаешься?

— С одной стороны, оно как-то само складывалось, пихало меня в этом направлении. А с другой — я понимаю, что занимался много чем другим, но от «много чего другого» меня коробило, от этого страдали и я, и весь окружающий мир. Творческий кризис у меня постоянно.

Вначале ты не можешь ничего не делать, потому что не знаешь, чем хочешь заниматься: живопись, кольца подтачивать или лепить из глины. Если прошел этот этап, то втыкаешься в следующий — то, что делаешь, тебя не устраивает. «Не устраивает», — плохая фраза. 

Короче, не звенит. Ты хочешь, чтобы оно звенело, а оно не звенит. Ты рисуешь — а оно не звенит, лепишь что-то, а оно как говно получается

А еще вещи меняют свое предназначение, попадая сначала ко мне под стекло, а потом в выставочное пространство. Это же такая обычная, понятная тема.

Вот, например, работа с носком. Он же не безликий, обрастает патиной меня. Идея музеефикации, интимность, которая превращается в музейность. Рецепта хорошего искусства нет. Хороший знак — когда ты хочешь укусить то, что сделал.

— Виталик, почему бетон?

— Все просто. Бетон такой материал — дешевый. С точки зрения финансовых вложений, это самое то для художника. Но самое интересное, что это очень харьковский материал с его этим госпромом и серыми домами. Бетон мне нравится за то, что с ним сложно поспорить и поэтому он сильней всяких идей. 

Знаешь, кто такие контрол-фрики? Я себе придумал такое понятие как «технологический фрик». Люди, которые не ищут легких путей, которые осваивают какую-то технологию — да то же литье из бетона. Вот я из них.

Еще я к зрителям беспощаден. Совершенно не ориентируюсь на них, когда что-то делаю. Как заметил один человек — художник сам по себе уникальный зритель. И я с этим согласен. Очень вредно думать, как увидят это другие люди в процессе, когда что-то делаешь. Настоятельно рекомендую этим не страдать. 

Я не знаю, что такое сверхидея. Художник должен ставить перед собой сверхзадачу и добиваться все более хорошего звона от своих работ. Если что-то изображаешь, что можно сказать словами, тогда зачем это вообще изображать?

У меня структура в голове движется от образа, который первоначальней идеи. Образ — это такой универсальный язык, гораздо понятнее, чем какая-то идея. Образ — это то, что нужно родить. Это как раз тот момент, когда в мире появляется что-то новое, что-то, чего еще не было. 

Я иногда захожу в Google и смотрю list of modern artist — эдакий список из 500 имен художников и понимаю, что знаю там всего процентов 15. А где же все остальные? Почему я их не знаю? Это как пойти погулять в лесу и встретить там зайчика, лисичку и какую-нибудь неведомую хуйню. И ты такой думаешь — как же так, зайчика и лисичку знаю, а вот эту хуйню не знаю. И картина мира рушится.

— Рушится или расширяется?

— Это одно и тоже. Для некоторых людей она и от зайчика может пошатнуться.

Сейчас рефлексия того, что происходит в обществе, стала каким-то дурацким трендом. Я вообще не очень люблю людей, которые делают социальное искусство, это неискренне. Можно делать социальные проекты, а можно — проекты в сфере искусства. Но когда их совмещают непонятно зачем — мне становится странно.

— У тебя же есть такие темы, которые вообще покоя не дают?

— Мне сон недавно снился. Такая гигантская сцена, в центре кресло, там я сижу. На задний фон идет проекция, как взрываются дома, небоскребы и из них вырастают холмы. И я такой барахтаюсь в этом кресле, играю что попало и что есть сил кричу в микрофон: «Верните все в прежнее положение!». Такие вот темы?

Женщины. Всю жизнь меня терзает эта тема. Я тебе сейчас объясню. Они же такие существа, красивые. И ты хочешь их всех съесть. И не знаешь, что делать. Ты ощущаешь целый букет чувств и эмоций и совершенно не знаешь, куда его приложить.

— Тебя это настолько волнует, что ты берешь и творишь?

— Меня это настолько волнует, что я вообще не могу ничего делать. Это то, что не дает мне покоя.

Обычно я рисую женщину, а потом мои эмоциональные переживания закрашивают эту женщину, потому что это очень лично, интимно. Вот так вот нарисовал, а потом заклеил кусочками бумаги — будь там, но никто не узнает, что ты там есть.

Женщины — это такой аспект жизни, который меня заставляет очень сильно переживать. И вот я все пытаюсь их понять. А может там ничего и нельзя понять? По умолчанию? И это меня еще сильней тревожит.

— Тебе приходилось чем-то жертвовать, чтобы заниматься тем, чем ты занимаешься?

— Отказаться — точно нет. Скорее выбираешь. Я, например, учился в математическом классе. Думал, что буду программистом, а в девятом классе понял, что это жуткое занудство и что лучше стану художником. Мне кажется, нам не так много предлагают, чтобы от чего-то отказываться. Поэтому лучше выбирать в этой жизни.

Ден Митчелл, фотографии — Екатерина Переверзева

---

Другие материалы из серии «Крестовый поход»:

• Гамлет
• Роман Пятковка
• Виолетта Терлыга

---

«Люк» — це крафтове медіа про Харків і культуру. Щоб створювати новий контент і залишатися незалежними, нам доводиться докладати багато зусиль і часу. Ви можете робити свій щомісячний внесок у створення нашого медіа або підтримати нас будь-якою зручною для вас сумою.