Евгений Гордеев (Kurs Valüt): «Есть мода на андеграунд и меня это радует»

— Женя, ты родился в Донецкой области, а где конкретно?

— В Белозерском Добропольского района.

— Как выходец из Донецкой области, как ты считаешь, насколько такие ивенты, как The Most Fest, помогают сформировать альтернативную повестку в отношении молодежи Донбасса, людей, которые, грубо говоря, растут в депрессивном регионе? 

— Сейчас я не знаю. Если возникнут ощутимые плоды в виде производимой людьми культуры, которая изменится под влиянием таких фестивалей, тогда можно будет подводить итоги. Хотя сам факт видения культурных интересностей, видимо, ценен по дефолту.

— Как ты думаешь, этот фестиваль направлен на аудиторию, которая увлекается альтернативной культурой и музыкой, или на широкую Константиновку?

— Фестиваль направлен и на аудиторию, которая понимает, что происходит, и при этом дает шанс колеблющимся присоединиться к ней. Потому что все когда-либо слышали что-то впервые — и я, в том числе, когда мне молодому кто-то что-то показал. 

Например, в Житомире на ATOM — это более авангардный фестиваль, чем этот — ко мне (тогда еще как к Ksztalt) подходили люди и говорили, что для них подобные события сверхценны. Они видят такое раз в году, для них это окно в другое измерение. 

Но насколько эта увиденность плодотворна для возникновения там чего-то своего интересного, я понятия не имею. Обычно, все то прикольное, что потом возникает, чаще тяготеет к метрополии. И дальше мы уже с трудом отсекаем, кто откуда.

— Получается, универсального способа достучаться до широкой группы нет, и это должно быть сарафанное радио или прецедент, который изменит что-то в голове человека, который находится вне привычного нам культурного поля?

— Мы живем в эпоху стримингов. Их алгоритмы устроены таким образом, что человек вязнет в собственных интересах. Единственное, что интересует Spotify — чтобы ты висел в нем. Для этого он будет окучивать тебя твоими же предпочтениями, шанс получить другие крайне малы. 

Фестиваль — это формат, в котором ты обречен услышать что-то другое. Тем он и ценен, наверное. А музыка, как самое мощное медиа из всех возможных, позволяет в целом приобщиться к культурной инаковости.

Человек услышит другую литературу в виде песенных текстов, отличных от того, что он слышал или читал ранее. Таким образом, сможет комплексно обогатиться по нескольким аспектам. Не факт, что это прорастет моментально, но возможно, через пять лет он это переварит и внезапно сделает что-то свое. 

А если брать меня, в свое время семь лет прожившего в Харькове, я ничего не делал, просто собирал впечатления. Ходил на Жолдака, на малую сцену Дома актера, смотрел всякие авангардные театры, на концерты по плюсам врывался. И это тоже ценная вещь. В Константиновке, я так понимаю, это впервые происходит?

— Вообще это уже третий фестиваль, но раньше он был меньше.

— Ну то есть в таком масштабе впервые, да? И судя по реакции публики и опросам со сцены, зрители приезжали дофига откуда — и из Краматорска, и из других городов. 

— То есть, на твой взгляд, изменения в восприятии большинства мы увидим, если такие события станут конвейером, будут происходить ежегодно, увеличиваться в объеме?

— Даже просто в количестве затрагиваемых плейсов. Если, допустим, к этому фестивалю присоединится условное Доброполье или, например, Покровск, если Донбасс покроется этими фестивалями, и у каждого будет концепция. 

Например, на Гамселить в Тернополе есть концепция, которая не описывается, но ощущается. У ATOM в Житомире есть концепция. И у многих других фестивалей.

Здесь скорее то, что я наблюдаю в последнее время, — мода на мидл-класс, который возник у нас. Что-то, отличное от нашего Олимпа, но и не совсем уже маргинальный андеграунд на мейне. Хотя маргинальный на этом фестивале тоже есть — сейчас, например, будет играть «Менделеев Ошибался». 

Есть мода на андеграунд на самом деле, и меня это радует. Мода в среде культурных менеджеров, которые дорвались до грантовых средств, чтобы реализовать наконец-то свои хотелки — хорошие и классные — и привлечь группы, которые с их точки зрения достойны большего.

«Эстетика ебеней окружала меня всю жизнь»

— Ты говоришь, что у фестиваля должна быть концепция. Но ведь у The Most Fest ведь тоже есть свой посыл в плане привлечения внимания к промзоне, к ревитализации заброшек.

— Ревитализация заброшек — это уже слишком подзадолбавшая тема. 

— Почему? Ты же сам говорил, что тебе, например, часто снился заброшенный элеватор возле Южного вокзала в Харькове. Сейчас его снесли, хотя ведь могли ревитализировать.

— Могли, но я не воспринимаю это как рваную рану. Это не настолько драматично для меня. Например, в Днепре мы с Dnipropop и Module сейчас готовим фестиваль электронной музыки и визуального искусства Dnipropop on Air. Он будет проходить в зоопарке. Бесконечно ревитализировать заброшки — это, конечно, здорово, но почему бы не попробовать другие концепции?   

— А какая концепция вашего фестиваля?

— В зоопарке у нас будет три сцены, у каждой из которой своя концепция. Если коротко, это фрик-сцена в клетке на берегу, аудио-визуальная заумь в бруталистском админздании по центру территории, и мейн с креном в бочковые структуры.

Вокруг клетки, зверей выселили, осталась инфраструктура в очень плачевном состоянии, но это не промка. Само по себе явление ревитализации промки не так ценно, как то, чем ты наполнишь ее.

Например, Center for Contemporary Culture в Днепре расположен в здании земской управы, это земская, мать его, управа! Там лепнина на потолках, это совершенно другой вайб, чем «Изоляция» условная, при всем уважении к ней.

— Это понятно, но здесь в Константиновке разве неинтересно, что фестиваль проходит не в чистом поле, а в такой локации?

— Я жил в Донецкой области, в Харькове, а сейчас — в Днепре. Эстетика ебеней окружала меня всю жизнь. А здесь просто нет вариантов. В теории можно взять какое-то ДК с оставшимся Лениным — но и это не эксклюзивно. 

Стоит говорить об эксклюзивности явления фестиваля как такового на этой территории в таком масштабе. Расположить фестиваль настолько близко к линии фронта, как витрину другого мира — это действительно интересно.

«Харьков — это разная Вселенная»

— У Kurs Valüt выходит новый альбом. Как эволюционировал проект от первого ко второму релизу, удалось ли вам, на твой взгляд, преодолеть «синдром второго альбома»?

— Альбому по факту года два с половиной, треть песен звучала в эфирах и лайвах, поэтому, если говорить о синдроме, то только о синдроме многозадачности каждого из участников в плане проектов, семей, работ. Годы были потрачены никак не на написание, только на финализацию продакшна, довольно муторным аналогово суммирующим путем.

— Можешь ли выделить главный месседж альбома?

— Месседж — погружение в особое внимание, идущее сквозь частокол житейского вторяка. Эту тему можно развивать долго, но мы пощадим читателя.

— А что с презентацией релиза? Я видел анонс концерта в Киеве 3 июля. А в Харькове планируется? 

— Мы всегда реагируем на пропозицию — аргументированную. Есть пропозиция — едем, и то не всегда. 

— А прошлые концерты в Харькове тебе понравились? Ты выступал в знаковых харьковские локациях — кулуарах ХНАТОБа в рамках Plan B, делил в «Животе» сцену с Алексеем Дьячковым…

— Еще был концерт на арт-заводе «Механика», но это был лайв не с людьми, а с камерой. Мне Харьков интересен, конечно, потому что это молодое студенческое сообщество, где дофига арт-вузов со студентами, которые раскованные, подвижные. В «Животе» они уже на чеке набились по углам, и овациями встречали каждую фразу, чего я в принципе нигде не видел. У меня просто есть теория, что наполняемость и активность зала прямо пропорциональна количеству арт-вузов.

— Мне кажется, в Константиновке публика очень неискушенная. Я вчера смотрел на реакцию людей на твой сет, реакцию на выступления других групп — и почувствовал большой контраст с Киевом, где все пресыщены и на концертах часто стоят без движения, вяло реагируют на происходящее на сцене.

— Ну, блин, хрен его знает. Мне в Киеве нормально было. Мы сейчас о концерте в Mezzanine говорим?

— Нет, я не о твоем концерте, а в принципе о киевской публике. 

— В Киеве очень разные концерты, все очень сильно зависит от места. В Mezzanine было очень мало людей, нам тогда сделали недостаточно грамотно промо. А бывало дофига — например, в Closer. И топтали так, что мне тоже хотелось им отдаваться, задыхаясь и падая. В «Изоляции» было с молчанием. Потому что это был не наш формат и промо не затрагивало нужные нам категории зрителей, они просто не шли в это место. 

То есть в одном даже Киеве нельзя среднюю температуру по больнице засечь. А во Львове можно. Львов, наверное, подвижней, чем кто-либо. Но и Днепр сейчас, к моей большой радости — наблюдал это на дистанции временной — стал более шумным зрителем, более отчаянным. 

Приезжал, например, Палиндром недавно — людей было, конечно, меньше, чем в Киеве, но это был зритель, который помнил все слова и подпевал их хором. То ли это локдаун так изголодал людей по таким мероприятиям… 

В целом, все равно зрители более отдающиеся там, где есть арт-сообщество и традиция. Если Днепр был больше городом производственников — прямо «закрытых» и впкашных [от ВПК — военно-промышленный комплекс — «Люк»], то Харьков, например, имеет традиции, связанные с Курбасом и многим другим. При этом и впкшные тоже есть. Короче, Харьков — это разная Вселенная, а Днепр больше про эффективность. И эта эффективность сейчас превращается в ресурсную мощь. 

На следующей неделе читайте у нас на сайте большой материал о The Most Fest в Константиновке и культурных перспективах Донбасса.

Дмитрий Кузубов, фотографии — Екатерина Переверзева, обложка — Екатерина Дрозд

---

«Люк» — це крафтове медіа про Харків і культуру. Щоб створювати новий контент і залишатися незалежними, нам доводиться докладати багато зусиль і часу. Ви можете робити свій щомісячний внесок у створення нашого медіа або підтримати нас будь-якою зручною для вас сумою.