12 обедов. Серия 7. Chris Bird и Анна Мудра

В предыдущей серии на обед к Дарье Спасовой пришли Bob Basset, Татьяна и Максим Ландесман. Герои взглянули на Харьков как на город сбывшейся мечты, обсудили эволюцию искусства и медиа, харьковских «одуванчиков» и макушку лета.

Д.: Традиционный первый вопрос: вначале мы просим наших героев представить друг друга. 

К.: Кто начнет первым? Можем скинуться.

А.: (Улыбается) Давай ты!

К.: Могу рассказать об Ане как о человеке. И как о творце. Если начать с творческой стороны, Аня занимается видеопродакшеном. Снимает как оператор, режиссирует в различных форматах. Плюс фотографирует, монтирует, практикуется в разных видеоотраслях. Еще в какой-то степени эко-активист: сортирует мусор, очень любит природу. А еще Аня очень добрый человек.

А.: Теперь я? Крис очень творческий и талантливый. Его родители музыканты, это оказало на него влияние. Но при этом Крис сам по себе вдохновлен рокабилли-культурой, создает очень крутые песни. Играет на гитаре, поет, придумывает партии для контрабаса и барабанов. 

Крис создает не только рокабилли, но и сайкобилли — сумасшедшие, припанкованные, дерзкие песни. Кроме того, играет серф — полный космос и улет. А еще он очень добрый и заботливый муж (Улыбается). 

Д.: Крис, ваши родители — классические музыканты? Как вы росли, как прошло ваше детство?

К.: Моя мама — концертмейстер, она аккомпанирует деткам, которые пляшут. Играла и классические народные штуки… Просто сочиняет иногда на ходу, стилистику определить сложно. Мамина музыка.

Отец был композитором, играл на разных инструментах — и на гитаре, и на фортепьяно, и на флейте. Состоял даже в Союзе композиторов Украины. Плюс очень авангардную музыку писал. Его произведения — от двух-трех виолончелей до целого оркестра — очень странные. 

Там много сумбура, я до конца сам эту музыку так и не понял. Это был в своем роде неформальный композитор.

Д.: Эта музыка где-то исполнялась? Вы слушали ее дома или на репетициях?

К.: В филармонии исполнялась, в других залах. Я ее больше слышал и видел на YouTube. На живых исполнениях меня не было в силу разных обстоятельств. 

Д.: Каким вы помните Харьков своего детства?

К.: Было не так суетливо. 

Д.: А как вы попали в мир рокабилли?

К.: Мой отец, помимо того, что был композитором, играл в ВИА на свадьбах, днях рождения и прочем. Помню, как мама меня маленького привела на свадьбу, где играл отец. Я зашел в малюсенькую комнатушку, там было очень сильно накурено, много людей, все о чем-то громко разговаривали, не фильтруя лексику. Уже тогда я начинал понимать, что такое жизнь музыкантов без прикрас… 

Д.: Не пытались ли родители отговорить вас от желания стать музыкантом?

К.: Они сильно не противостояли. Хотя в какой-то момент спрашивали: «А ты уверен? Это же неприбыльно»! Может быть, с точки зрения денег — да, но с точки зрения духовности — наоборот. 

Если же вспоминать Харьков моего детства — все очень стандартно. Парк Шевченко, зоопарк, парк Горького. Еще любили иногда меня свозить куда-нибудь за город, на пикничок. Вообще детство было немного «застегнутое», потому что мне нужно было и на пианино заниматься, и танцами, и английский учить. Я потому школу и прогуливал, чтобы погулять и отдохнуть.

Д.: А в какой школе вы учились?

К.: В 17-й, это английская школа.

Д.: На Салтовке?

К.: Да.

Д.: И жили там же?

К.: (Улыбается) Мы встречались, нет?

Д.: (Смеется) Я просто провожу топологическое исследование, кто где жил, какими маршрутами ходил, как воспринимал город. Я, например, росла на Основе. Когда нужно было добраться до центра, было два варианта — либо садишься на электричку до Левады, либо идешь на троллейбус и едешь «три часа». 

Добраться до парка Горького маме с двумя детьми казалось неосуществимым,  поэтому впервые я попала туда классе в пятом. У меня были свои маршруты: я знала, как от Левады дойти до дома бабушки, которая жила на Руднева. Потом освоила центр. И чем старше становилась, тем больше пазлов складывалось в этой карте. Как вы воспринимали город? В каком возрасте начали, например, выезжать, в центр? 

К.: Лет с 11, наверное, когда стал школу прогуливать. Ведь что на Салтовке ловить? Особенно одному. Вдвоем-втроем еще можно повисеть в подъезде, но тоже не очень интересно.

А.: (Улыбается) А я школу прогуливала именно на Салтовке!  

Д.: Вы туда специально ездили?

А.: Да, я ездила из Солоницевки, которая за Холодной Горой.

Д.: Ничего себе! Наверное, был очень сильный стимул ездить на Салтовку!

А.: (Смеется) У меня просто друзья там были. 

К.: Я продолжу по поводу знакомства с Харьковом. Прогуливая школу, мне хотелось побывать в центре и изучать его самостоятельно. Я начал тусовать с панками, с разной неформальной публикой. Была волна такого взросления и знакомства с городом в 90-е. И я очень любил лазить по центру, по всяким заброшенным домам, по крышам, за Оперным повисеть. Начал изучать город с тех сторон, которые родители даже и не знали. 

Д.: Аня, а у вас как все происходило?

А.: Я родилась в Ольшанах и все детство немного путешествовала — но в пределах Харьковской области. Часто меняла школы. Очень сложно было найти общий язык с другими детьми, нас разное интересовало.

Д.: Я так понимаю, вы почти каждый год были новенькой в классе?

А.: Да, это тоже накладывается. Меня тогда уже начала интересовать роковая музыка — папа слушал AC/DC, я тоже начала увлекаться этим. Мировоззрение отличалось и поэтому я большую часть времени в школу не ходила. Мне кажется, мое детство было не очень интересным. Веселее стало, когда поступила в училище на режиссера праздников.

Д.: Что это за училище?

А.: Оно находится на Москалевке. Прямо такое место для вдохновения. 

Д.: Ваша специальность это то, что раньше называлось массовик-затейник?

А.: Да, режиссер массовых мероприятий. На самом деле я пошла учиться туда, потому что хотела стать актрисой, а не режиссером. Потом поняла, что все-таки актрисой быть не хочу — это очень энергозатратно, при этом тебе мало возвращается. Я с 13 лет была увлечена фотографией и подумала, что визуальное искусство может быть для меня более интересным. 

Д.: Если вы фотографируете и снимаете на видео, то больше визуально воспринимаете среду, правильно? Как это влияет на ваше восприятие людей? Важно ли вам, например, чтобы человек, с которым вы общаетесь, выглядел красиво?

А.: Я даже не думала об этом. Но на самом деле, конечно, влияет. Я люблю красивых и интересных людей. Хотя за визуальным все равно всегда стоит смысл, какая-то история. И иногда она даже более интересная, чем визуал. Ведь визуальная часть рождается из внутренней. 

Д.: Можно ли сказать, что вас привлекла культура рокабилли как раз из-за своей визуальной целостности?

А.: Нет, наверное. Она меня привлекла, потому что мне нравился рок-н-ролл лет в 16. Тогда я познакомилась с The Doors, потом с Эдди Кокраном, с Джерри Ли Льюисом, с Элвисом Пресли. И эта музыка настолько энергичная и позитивная, в ней столько созидания и легкости!

Д.: Оказывается, можно просто слушать музыку и радоваться жизни! Крис, а у вас как? Вы начали рассказывать, что познакомились с панками…

К.: Я вообще раньше был металлюгой. Мы, кстати, когда с Аней познакомились, очень прозревали от того, как много у нас совпадений. Например, Аня упомянула AC/DC — а у меня это была первая кассета, которую я купил в 12 лет. В рокабилли меня, наверное, как раз привлекла внешняя часть. Я тогда еще думал, что, возможно, буду художником, потому что у меня мама еще и рисует, и мне от нее передались склонности к рисованию. Меня привлекли шрифты металлических групп. Например, Obituary или Slayer. И мне стало интересно, что за музыку играют эти группы. В итоге очень сильно затянуло, и я с 12 до 14 лет блуждал между гранджем, грайндкором, блэком, думом, дэзом, трешем.

Но когда повзрослел, понял, что эта музыка хоть и очень энергичная, но примерно однотипная. И волею судеб меня свело с рок-н-роллом. Первый опыт вообще был, наверное, в три года. Я тогда жил у бабушки и моя тетя — ей тогда было плюс-минус 18 — пришла домой очень поздно. С какими-то стилягами тусовалась или бардами — кто там гулял по ночам в ранние 80-е…

Д.: Диссиденты, барды, поэты, художники.

К.: Так вот, тетя пришла домой поздно, от нее немного пахло вином. И бабушка ей говорит: «Уже поздно, где ты шлялась?» А тетя в ответ: «Я уже взрослая!». Естественный разлад между родителями и детьми. Я помню, как тетя недовольная проходит сквозь комнату, где я спал, хлопает дверью и включает Элвиса. Причем, достаточно громко. Слушала его на пластинке тогда, это тоже был элемент аутентики и винтажа, и этот скрип проигрывателя 60-х… У меня аж мурашки пошли. Я подкрался к ее двери, в маленькую щелочку заглянул. Она пустила меня в комнату и усадила к себе на колени. И я спросил: «Что ты слушаешь?» А она мне: «Это Элвис Пресли, король рок-н-ролла!». 

Утром, когда она пошла учиться, мне захотелось послушать эту музыку еще раз. И я достал пластинку. Ставил бодрые треки, носился по комнате, сходил с ума. При этом делал это, царапая пластинку, и она потом от меня ее спряла. Но я все равно ее находил, ставил снова и снова. И когда я постарше стал, она мне в итоге подарила эту пластинку. 

Уже лет в 12, когда я начал увлекаться роком и металлом, я не вспоминал об этом. Но в 15 лет увидел серия фильмов «Молодой и безрассудный». И там было много о 50-х, о молодежи, расовой сегрегации, сексуальной революции, непонимании родителей и детей. В общем, 50-е меня захватили не столько музлом, сколько нутром. Рок — в кожаной куртке и шипах, но если ее снять — внутри как раз тот самый рок-н-ролл. У меня был период — может быть, месяца три — я ходил с патлами, а здесь (показывает на лоб) был кок. И я не знал, что мне делать.

Д.: (Улыбается) Что выбрать — хвост или кок!

К.: Да. А потом я в очередной раз посмотрел фильм «Плакса» с Джонни Деппом. Взял ножницы, пришел к маме и говорю: «Стриги!» А у нас была борьба: «Что ты ходишь, как поп, на две стороны, сын булочника. Сделай себе нормальную прическу!»

Я так долго боролся за это, убегал из дома. Наконец победил, меня приняли волосатым. И тут прихожу к маме с ножницами. Мама аж не верит: «Ты же так долго за них боролся! Ты что поменялся?» Я говорю: «Я не менялся, я просто нашел себя!». 

Д.: Ваше окружение, в основном, тоже из музыкальной тусовки?

К.: В основном, да. Хотя есть ребята, которые больше тяготеют к другим вещам. Но так или иначе связаны с искусством. Наверное, больше всего моих знакомых и друзей объединяет как раз искусство. 

Д.: До пандемии вы много гастролировали с вашей группой WiseGuyz. Чем занимаетесь в последний год? Даете онлайн-концерты?

К.: Когда началась история с карантином, я увидел десяток онлайн-концертов, и понял, что это тухло для меня. Мы привыкли к живым концертам и особо не устраиваем каких-то шоу, если не брать группу SPTP.

Д.: Это как раз серф-проект, о котором в начале говорила Анна?

К.: Да. В случае с WiseGuyz — все по олдскулу. Мы просто выходим на сцену и играем. И когда это происходит живьем, публике достаточно. Но когда ты видишь это с экрана — маловато. Нужны еще какие-то развлекалочки, танцоры, антураж, что-то, что привлекало бы. Но чтобы это все организовать, нужны средства. У музыкантов, у которых нет концертов на карантине, их становится меньше. Поэтому это небольшой тупичок. Чем я занимаюсь сейчас? Реализовываю задуманное, то, что хотелось сделать давно, но не получалось, потому что не было времени из-за туров. Много новых песен пишем с WiseGuyz, сняли парочку клипов. Я еще играю в Twilighters — это как раз сайкобилли-группа, с ними тоже новые песни появились. Есть еще группа Jungle Bird, там девушка Саша из Запорожья на вокале, и наше трио WiseGuyz ей подыгрывает, а я пишу музыку и аранжировки. Если есть время, лучше использовать его максимально продуктивно для развития творческих задумок.

Д.: Что едят настоящие рок-н-ролльщики? Мороженое и лимонад — это мы уже поняли. (Смеется). И вообще что для вас еда? Подножный корм, чтобы жить и заниматься своими делами, или что-то более важное?

А.: Когда много всего происходит, не хочется отвлекаться на еду. Прямо внутренний протест возникает. Но, в целом, я очень люблю вкусную еду. Люблю готовить и придумывать. В этом тоже есть поле для творчества. Очень люблю на природе кушать, на костре готовить. Я вообще девочка-лесовичок.

К.: У меня к еде отношение непростое. Я одно время очень сильно любил поесть, поправился, и не нравился себе таким. Но мне продолжала нравиться еда. Я с этим боролся — такое вот противоречие. Нужно просто спокойнее к этому относиться. Есть поменьше, но чаще. Ну и быть активным, чтобы этот жирок сгонять.

А.: У нас еще есть такой момент, что я не ем мясо.

К.: А я ем.

А.: А Крис ест, да. И вот сколько мы знакомы — я вегетарианка.

Д.: А почему вы стали вегетарианкой? Из этических соображений, вкусовых, экологических?

А.: Сначала с этической точки зрения. Мне стало жалко животных, стало некомфортно их есть. А потом это повлияло на экологическую точку зрения. Но Крис ест мясо и я иногда прямо вижу, что он сильно хочет мяса. Хочется как-то ему помочь.

Д.: (Крису) Вы сами не готовите?

К.: Самые примитивные вещи я могу, конечно, сделать. Гречку, рис, макароны, яичницу. Но если шагать куда-то дальше, то, наверное, не пробовал ничего такого готовить. Тушил мясо в духовке.

Д.: Есть ли у вас любимое блюдо, которое вы готовите сами?

А.: Наверное, нет.

К.: У меня есть любимое блюдо, которое готовит Аня. Лазанья с креветками. А ты подумала какое?

А.: Я подумала… Фунза или как ее там… 

Д.: Фунчоза?

А.: Нет, не фунчоза.

К.: Это мы сами название придумали. Фунза какая-то…

А.: Балунза!

К.: Точно!

А.: Это овощи, нут, что-то еще.

К.: Аня на самом деле — кулинарный гений. Это еще один ее талант. Не знаю, может быть, с гением я загнул, просто потому что я ее люблю.

А так у нее очень большой талант в готовке. Не просто разогреть что-то, а прямо приготовить вкусно, оригинально и с любовью. В общем, Аня очень здорово готовит и не боится экспериментировать. А если брать какие-то блюда не из меню Ани, то мне нравится утка по-пекински.

Д.: Где вы ее едите?

К.: Чаще это было где-то в турах, когда по Европе катались. 

Д.: А есть ли какой-то европейский город, где вы бы хотели жить?

К.: Мне очень нравится Лейпциг. Немцы называют его Ляйпциг. Это Восточная Германия. Еще Калелья и Пинеда-де-Мар, две соседние деревушки в Испании. В целом, мне нравится Испания, Италия, — там, где потеплее. Хотя, например, Голландия или Бельгия тоже хороши. Я не могу сказать, что жил бы в одном месте, если бы переехал. В Европе ведь границы условные — ты можешь пожить в одном месте, потом в другом.

Д.: Аня, а у вас как дела с Харьковом и с Украиной вообще?

А.: Я бы, конечно, хотела пожить в других странах и серьезно задумывалась об этом до карантина. Точно хотела бы где-нибудь в тропиках, в Индии или на Бали. Я была один раз в Индии, мне очень там понравилось. Этот вайб, люди, их спокойствие и пофигизм, иногда просто поражающий, вдохновляет. Но мне тоже очень понравилось в Лейпциге, я бы провела там большую часть своей жизни. Там есть целый район неформалов. Ты идешь — а все с цветными волосами, с татуировками, с пирсингом. И никто вообще на тебя не смотрит, просто все такие же.

К.: Дело не только в том, как люди в Европе выглядят. Они там активничают еще по-всякому.

А.: Да, эко-активизм, творчество, концерты, — все что хочешь.

Д.: Получается, меньше рамок и установок, чем у нас?

А.: И у них еще все эти активности могут финансироваться государством. То есть ты официально можешь делать крутые проекты, а тебе еще и платить за это будут. Но и Харьков мне нравится. Я к нему отношусь как к данности отчасти, потому что всю жизнь здесь живу практически. Но он очень культурный, такой… смелый. Несмотря ни на что, люди продолжают что-то делать. Это вдохновляет, когда ты понимаешь, что не только ты хочешь эту культуру менять. Вы сплетаетесь в этом желании и что-то создаете.

К.: В Харькове все на контрастах. С одной стороны есть, например, Барабашово, гопота. А с другой — такие беседы, как сейчас. Эти контрасты заставляют иногда больше мыслить, оценивать ситуацию с разных сторон и не спешить с выводами.

А.: На самом деле каждый из нас живет немного в пузырьке. Мы создаем свой круг общения. Но выход из этого пузырька может быть очень травмирующим. К слову о Харькове, лет в 15 я обратила внимание на количество наружной рекламы в том же метро. Она меня прямо выбила из себя, потому что я визуал. 

Д.: Да, раньше в метро было круто — за окном бесконечная полоса тоннеля, и можно медитировать. А сейчас даже там реклама висит. Приходится искать эту межрекламную дырочку, чтобы воткнуть взгляд в пустоту.

А.: Я вот не понимала, почему люди недооценивают этот факт, это же влияет на мозг каждого. У меня на эту тему появилась история, которую я решила превратить в фильм. И год назад мы начали снимать его в электричке. У нас было две съемки, а потом случился карантин. И пришлось снимать все заново. Это мой первый художественный фильм, не документальный.

Д.: В настоящей электричке? Как раз в такой, как мы ездили в детстве?

А.: Да, и там весь этот треш…

Д.: Последний раз я ездила в электричке лет шесть назад — у нас с мужем случился трип в Балаклею. А до этой поездки был большой перерыв. И я поняла, что за много лет в этом электричечном мире вообще ничего не поменялось. Запах. Люди. Звуки. Вообще все то же самое.

А.: Я вообще хотела снимать в метро, но с этим сложности у нас, нужно добывать разрешение. Было решено перенести съемки в электричку, потому что там это проще реализовать. Мы поехали снимать в Савинцы, действие происходило в тамбуре. И мы попали на мужика, который 20 лет ездит в этом тамбуре, курит сигаретку через каждые пять минут и никуда не хочет уходить. В общем, оказалось, что эти съемки энергозатратные. Сейчас фильм почти полностью смонтирован, идет работа над звуком. Я планирую его на фестивали продвигать. А тема фильма — влияние наружной рекламы на мозг человека и на то, как он воспринимает мир.

К.: Как сольфеджио.

А.: А?

К.: Засоряет голову. Такой полукорпоративный юмор получился.

Д.: Да, нельзя же сказать, что сольфеджио — это совсем лишняя информация. Просто профдеформация немного. К слову, о профдеформации — я когда-то работала на ресторанной кухне. И теперь, когда прихожу в какое-то заведение, некоторым моим собеседникам за столом бывает непросто. В первую очередь, если это новое место, мне у всех все нужно попробовать. Мы с мужем иногда ссоримся по этому поводу. И я ему говорю: «Я не хочу тебя объесть, мне просто интересно!»

А.: Музыкальность Криса на меня, конечно, сильно влияет. Потому что в детстве я реально не слышала, плохо очень играла. И скорее всего чувства ритма не было. Но из-за того, что я все время была в музыке — слушала активно, потом встретила Криса, плюс профессиональная деятельность связана с музыкой — все это очень развивает. Хотя иногда может и мешать. Например, когда приходишь на съемку, тебе нужно снимать какой-то коллектив, а он ужасно играет.

К.: Да, такое иногда и у меня есть, например: «Бас слишком завален». Начинаешь включать звукорежиссера.

Д.: Мы обсудили визуальный шум, но город состоит и из звукового шума — это и машины, и стройки, и соседи. Как у вас с этой чувствительностью?

А.: (Улыбается Крису) Ну давай, аудиал!

К.: (Задумывается) Естественно, шумящие соседи никому не нравятся. Но если не учитывать этот нюанс — то, в целом, класс.

Д.: Харьков хорошо звучит?

К.: Мне нравится. Это же абстрактное что-то. Все зависит от того, как ты это воспринимаешь, через какую призму.

Д.: Если попробовать Харьков описать стилем, что это может быть для вас?

К.: Наверное, это альтернативный рок.

А.: Мне кажется, это авангардный джаз. Местами тебя уносит на волнах, а местами что-то ломается и разбивается. Такое переменчивое настроение. Но мне очень нравятся звуки города. У меня даже была идея когда-то сделать ролик из них. 

Еще мне нравится делать ролики, которые фиксируют текущее состояние. Например, состояние природы. Есть песня о дожде «Невесомость». Я как-то шла домой от Студенческой, ничего меня там обычно не привлекает. Но лил дождь, осень, и было так красиво. Я зашла домой, надела дождевик, взяла камеру. В итоге часа два лазила в 100 метрах, наснимала каких-то кадры и поняла, что они очень сочетаются с этой песней, с невесомостью дождя. Это просто отпечаток состояния, атмосферы, настроения.

То же самое мне нравится в стримах и прямых трансляциях. Ведь это происходит прямо сейчас и тебе нужно сохранить момент таким, какой он есть. Вот эта потоковость, ежесекундность, одномоментность. И как оператор или режиссер этого стрима — ты в потоке.

---

Другие серии проекта «12 обедов»:

Серия 1. Анатолий и Юрек Якубовы

Серия 2. Игорь и Сергей Мезенцевы

Серия 3. Маша, Даша и Варя Коломиец

Серия 4. Илья Павлов и Маша Норазян

Серия 5. Сергей Ильченко и Елена Ильницкая

Сергей 6. Bob Basset, Татьяна и Максим Ландесман

Фотографии — Екатерина Переверзева