12 обедов. Серия 6. Bob Basset, Татьяна и Максим Ландесман

В предыдущей серии на обед к Дарье Спасовой пришли Сергей Ильченко и Елена Ильницкая. Герои посмотрели на Харьков как на многослойный пирог, обсудили прелесть заброшек, срок годности «Алюминиевых трусов» на Пушкинской и урбанистические инициативы жителей ХТЗ.

Дарья Спасова: По традиции в начале разговора мы просим героев представить друг друга…

Татьяна Ландесман: Максюш, кого ты хочешь представить? Меня, папу или нас вместе?

Максим: Мой папа создал стиль техноромантизм!

Сергей Петров: А мама?

М.: Не знаю!

Т.Л.: Спасибо, что хоть признаешь! (После паузы) Я как пиарщик могу представить Сережу для разной целевой аудитории. Вариант первый. Ты говоришь: «Это Bob Basset» и тебе отвечают: «Классно, этот парень работает со Slipknot!» Вариант второй: «Этот человек делает меня счастливой». Мой муж Bob Basset, который делает меня и очень многих людей счастливыми. (Переводит взгляд на Максима) И этот человек тоже делает меня счастливым.

С.П.: Максим — чудесный мальчик девяти лет, наш с Таней сын. 

М.: А еще я обожаю читать!

С.П.: А еще он обожает читать. Таня — моя супруга, мать моего сына. Однажды почетный консул Австрии устроил прием цвета харьковской культуры в связи с выходом каталога о деятельности своего культурного фонда. И меня тоже пригласили туда как художника. Но ни один человек не назвал меня художником, мне все говорили: «Вы — муж Тани Ландесман!».

М.: Ты обиделся?

С.П.: Ну мне было немного странно, потому что казалось, что я все-таки известен не только этим.

Д.С.: Сережа, а как ты сам себя называешь? Художником?

С.П.: Уже да. Какое-то время был дизайнером, какое-то — ремесленником. Это естественная эволюция. Есть одно из академических определений искусства — что это ремесло, доведенное до совершенства. Для меня был важен мой собственный рост с точки зрения того, как я это делаю. После того, как я понял, что обладаю умениями, навыками и возможностями, дальше уже был вопрос о том, зачем я всем этим занимаюсь. Тот самый вопрос, который каждый себе задает, когда засыпает.

Д.С.: Ты долго шел к тому, чтобы признать себя художником?

С.П.: Я очень стеснялся этого слова. Такое количество людей вокруг называют себя художниками, так легко затеряться в толпе. При этом они не создают вообще ничего. У меня был случай, когда юноша вступил со мной в спор: «Ты не можешь быть художником, у тебя нет образования художественного!» Я говорю: «Но меня уже 15 лет называют художником!». И сопротивляться этому очень сложно. Год на десятый я сдался. Потому что понял, что это уже статус. Более того — я отлично знаю, как меня цитируют другие художники, на чье искусство и как я повлиял.

Официант выносит кофе: фильтр и два капучино. 

Д.С.: Слушай, если посчитать с самого начала, ты этим уже лет 30 занимаешься, правильно?

С.П.: Да, получается 30 лет. Вначале это была работа с кожей, мастерская, обувь. А проект, который в итоге превратился в Bob Basset, начался в 2001 году. Тогда все остальные проекты, которые не принесли мне ничего, кроме фантастического опыта, были отброшены.

Д.С.: На самом деле история о муже Тани Ландесман мне неудивительна: для меня Таня — человек, который знает всех и вся, такой городской нетворкер. Таня, не тяготит ли это тебя? Не хочется ли иногда сбежать от всего этого?

Т.Л.: Знаешь, когда мы с Иванной Скибой-Якубовой более 10 лет назад создали пиар-агентство Bagels & Letters, Иванна шутила: «Если человека нет в телефоне у Тани, то, наверное, его не существует».

Я очень коммуникабельный человек, мне действительно нравится находится в гуще событий. И будем честны: знание большого количества людей позволяет решать многие вопросы — не только рабочие, но еще и жизненные, и бытовые. Мне очень приятно, что журналисты стучатся к нам за контактами, даже иногда пишут: «Мы знаем, что это не ваш проект, но наверняка у вас есть контакт кого-то». Они знают, что мы обязательно поделимся контактами или приложим усилия, чтобы их найти.

С другой стороны, то, что у меня много знакомых, приятелей, Facebook-френдов, накладывает определенную ответственность. Вот уже неделю у меня в ленте — огромное количество постов от моих знакомых театральных артистов, режиссеров, которые готовят митинг. И мы предложили им посильную помощь в коммуникации со СМИ. А так ко мне обращаются за нянями, за домработницами, за помощью в трудоустройстве и т.д. Тяготит ли это меня? Иногда да, потому что нужно все держать в голове, но об этом больше всего знают мои домашние, потому что иногда я могу взорваться и сказать: «Мне надоело все менеджерить! Я хочу покоя!».

С.П.: Притом выводят ее странные люди с другой стороны телефона, а менеджерить ей надоело дома. Понимаете, вот в этом несправедливость!

Д.С.: А что для вас Харьков?

Т.Л.: Давайте начнем с Сережи, потому что он харьковчанин все-таки, а я из понаехавших. 

С.П.: Что для меня Харьков? Неожиданно начну с Киева. Киев я очень долго не любил, потому что каждая поездка туда была для меня совершенно некомфортной историей. Пока я не обнаружил там людей, вокруг которых начала появляться моя атмосфера. С тех пор я Киев полюбил. И тогда я сделал совершенно банальный вывод: город — это всегда люди. Харьков — город, в котором я родился, который дал мне представление об эстетике и городской жизни. Город, который сформировал меня как человека, и его люди.

Д.С.: Ты никогда не размышлял о том, чтобы уехать отсюда?

С.П.: Бесчисленное количество раз! Потому что возможности Харькова, к сожалению, абсолютно ничтожны с точки зрения нетворкинга и денег — по крайней мере, для той сферы, которой я занимаюсь. На самом деле в Харькове очень много богатых людей, но, зачастую, это очень первобытное богатство. И, к сожалению, то что я делаю, таким в Харькове не нужно.

Д.С.: Почему ты тогда остаешься?

С.П.: Из-за людей, конечно. Я могу поменять среду и заново создавать свой легендариум. Но не будет людей, которые видели меня во всех моих состояниях. Например, когда я был совершенно нищий, ходил в рваных кедах. Таня тогда совершенно заслуженно смотрела на меня как на сумасшедшего. Потому что я говорил, что то, что я делаю, станет известно в Украине, когда об этом заговорят в Лондоне и Париже.

Т.Л.: Ты говорил: «Сначала обо мне заговорят в Милане и Нью-Йорке, затем в Москве, потом напишут в Киеве и в итоге узнают в Харькове».

С.П.: Возможно, но факт в том, что хоть какая-то известность в этой стране пришла только после Парижа. Только после того, как в Лондоне явление Bob Basset начали в Saint Martins читать как часть курса. И это немного обидно, конечно. Но с другой стороны, как можно требовать от людей, чтобы они моментально изменили коэффициент образованности и вдруг обратили внимание на то, что признается искусством во всем мире? 

Д.С.: Мы хотели спросить у Максима, что для него Харьков. Спросим об этом после бургера?

С.П.: Для него это очень счастливый город. Его окружают прекрасные люди, которые прекрасно относятся к тому, что делают его родители. Он гордится тем, что мы делаем. Ему нравится быть сыном Боба Бассета…

Т.Л., С.П.: (в один голос) …и Тани Ландесман!

Д.С.: Таня, расскажи теперь ты свои ощущения от Харькова, пожалуйста. Я, например, никогда не рассматривала отъезд из Харькова. Всегда думала, что поеду куда-то пожить и вернусь, но нигде не жила долго, всегда знала, что через две-три недели вернусь домой. Как это, переехать в другой город и строить жизнь заново? 

Т.Л.: У нас достаточно логичная история. Мой папа — одессит, мама — дочка военного, они очень много переезжали. Мамино детство началось в Средней Азии, студенчество проходило в Днепре. У них было четкое представление, что лучшее место для студенчества — большой город. Моя старшая сестра Милена, с которой у нас разница пять лет, уехала учиться в Харьков. Когда в 14 лет я начала ездить к ней, поняла, что Харьков — невероятно веселый город. Кроме того, ее окружало достаточно много молодых людей.

На мой взгляд, я была в тот момент гадким утенком. И я приезжала в Харьков, а вокруг молодые люди, которые к тебе относятся как к девушке. И было какое-то невероятно веселое время, 90-е. Например, чтобы попасть в общежитие ночью, нужно было залезть через окно второго этажа. У нас в Северодонецке такого аттракциона не было. Поэтому, когда я подошла к моменту студенчества, у меня не было вопросов, куда я поеду. Конечно же, я поеду в Харьков — город веселых людей.

Д.С.: Что ты помнишь о городе, когда переехала сюда учиться? Где ты жила, куда вы ходили?

Т.Л.: Когда я приехала в Харьков, сразу стала жить в квартире моего друга. До нашего с Сережей первого жилья сменила 12-15 съемных квартир. У меня фактически весь Харьков был помечен квартирами, которые я снимала. На самом деле для меня Харьков — это тоже, в первую очередь, люди. 

Приятного аппетита всем! Так вот, я считаю, что мне мегаповезло после приезда в Харьков попасть в окружение очень талантливых в разных направлениях людей — прежде всего, в литературе, многие из них прекрасно рисовали, играли на гитаре и т.д. И практически все они были ролевиками — это первые ролевые игры в Харькове, где мы в итоге познакомились с Сережей. 

Я помню прекрасно свои ощущения от финальных кадров «Айвенго» — фильма, в котором звучат песни Высоцкого. Там Айвенго скачет куда-то на белой лошади.

М.: Что такое Айвенго?

С.П.: Это имя рыцаря.

Т.Л.: Я смотрела на эти кадры с грустью романтизирующей девочки: «Никогда я не буду скакать куда-то вдаль на белом прекрасном  коне в закат». И тут в моей жизни случаются поездки в Харьков, знакомство с этой компанией. И выясняется, что все это возможно. Поэтому Харьков для меня — это, наверное, город сбывшейся мечты. Город веселых людей. Если перевести с подросткового — интересных, вовлекающих, увлекающих людей. Харьков — однозначно город возможностей для меня.

С.П.: По сравнению с Северодонецком — да.

Т.Л.: Харьков — город, где я счастлива.

Д.С.: Мне очень нравится, что ты говоришь о счастье. Это так редко звучит.

С.П.: Для меня это тоже не так давно стало открытием — ты не можешь стать счастливым, если не захочешь. И самый эффективный метод максимально повысить уровень своего счастья — делать счастливыми своих близких. А если ты сам при этом не будешь счастливым — никогда не сможешь сделать счастливыми своих близких. Это такая штука, очень дуалистичная.

Д.С.: Таня, расскажи, пожалуйста, о Bagels & Letters. Кстати, я вдруг вспомнила, как впервые увидела вас с Сережей — в 2010-м на мастер-классе у дизайнера Андрея Логвина. Вы тогда показались мне очень яркой парой. Вы и сейчас такие.

Т.Л.: Ты вспомнила день, который на самом деле был переломным в моем случае. До того, как в моей жизни появился пиар, я сначала работала в медиа-группе «Объектив», занималась рекламой, маркетингом. А в тот момент я уже была директором «МедиаПорта». И мы были партнерами Kharkiv za jazz fest, который проводил культурный визионер Дмитрий Кутовой. И девушка из пиара фестиваля, которую звали Иванна…

М.: (Произносит фамилию так, будто это отчество) Иванна Скиба-Якубовна?

Т.Л.: Иванна писала мне письма. Они приходили, как правило, поздно вечером. Но я в это время тоже еще работала. Это была рабочая переписка, но настолько персонализированная, что мне очень хотелось познакомиться с этой девушкой. Я утверждаю, что когда это произошло, на Иванне было красное пальто. На что она мне говорит: «Таня, у меня никогда не было красного пальто!». И вот несколько лет назад в Милане Иванна купила себе красное пальто, прислала мне фотографию и сказала: «Гештальт закрыт!».

Т.Л.: Вскоре, после того, как мы познакомились, я пригласила Иванну к нам на Масленицу. Я еще не была знакома с Юреком, но позвала их двоих. Но Иванна в ответ пригласила нас Сережей на свой День рождения. Это как раз был день, когда мы побывали на мастер-классе, о котором ты вспоминаешь. Как выяснилось, Юрек следил за аккаунтом Боба Бассета. Так что за добавкой вина они ушли уже почти друзьями, и рассказывали, что пока шли, вальсировали под снегом. 

Все было очень здорово, мы стали дружить. Через какое-то время Иванна сделала мне предложение и я не смогла от него отказаться. Она захотела назвать агентство Bagels & Letters: «Буковки и бублики». Говорила, что писать буквы и готовить — то, что она умеет лучше всего. Я часто шучу, что согласилась на ее предложение, взяла ее фамилию и счастлива в этом браке.

Д.С.: Таня, вы сейчас занимаетесь, в основном, культурными и социальными проектами. Это был осознанный выбор?

Т.Л.: Слушайте, а может, Максим вам ответит о Харькове? Максюх, можешь рассказать, что для тебя Харьков?

М.: Он значит для меня «почти все друзья». У меня большинство друзей живет в Харькове. Он значит для меня «мама и папа». И еще много что!

Д.С.: А есть у тебя любимые места, куда хочется идти, когда хорошее настроение?

М.: Когда у меня хорошее настроение, я хочу пойти во FlyPark [закрытый парк аттракционов в ТРЦ — «Люк»]!

Д.С.: Хотел бы здесь остаться жить или уехать?

М.: Хочу быть здесь!

Д.С.: Уже определился, кем хочешь быть, когда вырастешь?

М.: Строить космические корабли!

Т.Л.: Примерно с трех лет он начал это повторять. Я спрашиваю: «Строителем ракет?» А он отвечает: «Нет, мама, строителем космических кораблей!»

Т.Л.: Как-то раз он сказал мне, что придет в NASA и договорится взять их сотрудников для своей компании. Потому что, понятное дело, там лучшие инженеры.

М.: Я такого никогда не говорил!

Т.Л.: Я даже помню обстоятельства, в которых это было!

Т.Л.: Если возвращаться к твоему вопросу о социально-культурных проектах, мы активно стали работать примерно с 2010 года. Когда мы заходили в 2014-й, у нас намечалось колоссальное количество проектов — больше 10.

Т.Л..: Да, дорогой!

М.: Один из моих лучших друзей, который учится в моей школе, родился 1 января.

Д.С.: Ты ходишь к нему на дни рождения?

М.: Он меня не приглашает. Это самое неудачное время для дня рождения.

Д.С.: У моей дочки день рождения 3 января и я очень переживала, чтобы она не родилась в эти дни. Мы с мужем говорили ей: «Ника, посиди еще, пожалуйста, чтобы к тебе все-таки приходили гости на день рождения!»

М.: А я родился на макушке лета!

Д.С.: Это как? Посредине?

М.: 16 июля.

Т.Л.: В конце января 2014-го мы думали, как будем выживать. Тогда нас с Иванной было двое, сейчас — восемь человек. Нам было значительно проще, но все равно это никак не соответствовало нашим амбициозным планам. По большому счету, мы, как и многие культурные и общественные организации, выжили благодаря тому, что появились грантовые программы. У нас было несколько откровенно коммерческих PR-кампаний. Но с коммерцией особо не складывается и мы ее в принципе не ищем. Нам очень нравится делать то, что мы делаем — заниматься культурными и социальными проектами. 

Дмитрий Кузубов: А сам рынок вообще эволюционировал с тех пор, как вы начинали? Изменились ли запросы клиентов, СМИ, с которыми работаете, стратегия продвижения проектов?

Т.Л.: Классический пиар — это, прежде всего, коммуникации через СМИ. В 2014 году Харьков достаточно мрачно выглядел в СМИ. Мы быстро поняли, что нуждаемся в том, чтобы положительно представлять Харьков на национальном уровне. Сейчас, когда мы берем какой-либо проект, всегда думаем о том, насколько он интересен стране в целом, насколько на его примере можно показать то, что делается в Харькове. 

За то время, что я занимаюсь медиа, в первую очередь изменились технологии и их доступность, смартфон из любого делает хроникера. Мы осознаем популярность блогеров и понимаем, что нужно сотрудничать с ними, ведь это максимально точное попадание в целевую аудиторию. 

В каком-то смысле СМИ стали проще. Все меньше медиа могут позволить себе большие статейные форматы, журналистские расследования. Но появилось много новых СМИ, сфокусированных на темах, о которых 10 лет назад почти никто не говорил. Таких как феминизм и гендерное равенство, образование. Сейчас все больше мультиформатных медиа — и тексты, и видео, и фото. И очень много контента, который делают сами пользователи. И это мировая тенденция.

Д.К.: А если брать региональные медиа? Я помню, что когда попал в журналистику в 2014-м, меня поразило количество криминальных новостей, бесконечные ДТП, ограбления. А между ними — политика и коммуналка. При этом культура и социальные темы были на 25-м плане. И, мне кажется, остаются до сих пор…

Т.Л.: Понимаешь, тема баланса между коммерческой и социальной составляющей является довольно сложной для всех медиа. Разумеется, делать медиа — очень дорого. Поэтому, они берут в первую очередь кликабельные темы. Количество ДТП, которые выливаются на нашу голову, колоссальное. Я очень редко читаю подобные новости. Но беда в том, что даже такие новости иногда откровенно плохо сделаны, информационно не несут читателю ничего, кроме заголовка, в них отсутствует элементарный бэкграунд…

Д.К.: Просто делают Ctrl + C — Ctrl + V.

Т.Л.: Да, репостят сообщения, например, различных департаментов или полиции, даже не переводя на человеческий язык. И это совсем нехорошо. Но, если возвращаться к нашим проектам, журналисты в Харькове очень внимательны к социальным темам. У нас не было ситуации, когда журналисты не откликнулись бы. Но и мы крайне избирательны в выборе проектов, которыми занимаемся. У нас должна быть единая система ценностей.

(Улыбается) Чем хорошо быть родителем — ты точно не останешься голодным!

Д.К.: Ну то есть это то, о чем мы говорили в начале разговора: Харьков — город отзывчивых людей.

Т.Л.: И очень профессиональных, кстати. В Харькове можно найти очень классных подрядчиков, которые сделают тебе именно то, что ты хочешь. Здесь много очень талантливых и творческих людей.

М.: И в том числе я!

Т.Л.: (Улыбается) И скромных! 

Д.К.: А как, на ваш взгляд, найти в толпе харьковчанина? Есть ли какая-то сугубо харьковская черта, культурный код?

С.П.: (Смеется) Это ни о чем-то хорошем! Я вспоминаю, например, как видишь где-то на отдыхе искусно матерящуюся компанию и понимаешь, что ты это уже где-то слышал. Потом оказывается, что это было в Харькове. 

Харьков — это город вопреки. Город, который порождает удивительных личностей. Они здесь появляются, приезжают сюда, проводят здесь часть своей творческой жизни. Они в абсолютном меньшинстве, не приняты официозом часто. Занимаются своими вещами вопреки всему, что происходит вокруг. Вопреки всему, что в этом городе имеет деньги. Меня больше всего удивляет, как эти «одуванчики» сквозь асфальт прорастают.

Д.С.: (Улыбается) Ну ты же сам такой одуванчик на самом деле!

С.П.: По факту, да. В Харькове живут совершенно разные люди. И код Харькова — в этом потрясающем противоречии.

Д.С.: В Харькове все наоборот.

С.П.: Да, вопреки. Продавать здесь есть кому? Некому! Но почему-то хочется все равно быть здесь, в среде, которая позволяет генерировать те или иные образы. Не могу сказать, что у меня был опыт творить в других местах.

Д.С.: Получается, тебя здесь все устраивает настолько, что ты не хочешь пробовать?

С.П.: Я попробую при возможности. Но мне нужна мастерская с моими инструментами, с моими материалами, с моими людьми, как минимум. 

Т.Л.: Ты — не та улитка, которая может тащить свой домик на себе.

С.П.: Да, я под домиком там закопаюсь (Смеется). 

Д.С.: Есть ли у вас ощущения, что мы все живем в пузыре? Например, когда вы рассказываете о Максиме, что его окружают прекрасные люди, которые знают, чем вы занимаетесь. 

С.П.: У него — да.

Д.С.: А у вас?

Т.Л.: Я очень редко делаю провокационные посты в Facebook. А когда делаю, не обнаруживаю ни одного комментария несогласия в жесткой форме. И сильно удивляюсь. Поэтому да, в каком-то смысле это — пузырь. Помню, как Сережа вернулся со встречи одноклассников и сказал, что, оказывается, есть другой город.

С.П.: Абсолютно. Это город несмешиваемой жидкости в принципе. Нас смешать, привести в состояние эмульсии может только катастрофа. Это те люди, которых я 25 лет не видел, не слышал и вообще не знал, чем они занимаются. 

Т.Л.: Они все не знали, кто он и чем занимается. Хотя в это время в «ЕрмиловЦентре» проходила выставка Сережи и Гамлета.

С.П.: Наверное, самая посещаемая выставка за всю историю Харькова. Как мне сказали в  «Ермилове», ее посетило около 15 тысяч человек. Город весь шумел об этой выставке.

Т.Л.: Ну, тот город, который мы знаем. (Улыбается) Это был тот редкий случай, когда Сережа пригласил нас как пиар-агентство. Обычно мы вместе не работаем.

С.П.: Я стараюсь избегать этого, семейная жизнь важнее, чем некоторые рабочие результаты. Конечно, есть легенда, что у Боба Бассета все так хорошо, потому что у него жена пиарщик, но поверьте — это легенда. Хотя я понимаю, что никто в стране лучше этого не сделает.

Д.К.: Если возвращаться к встрече одноклассников, как достучаться до таких людей, которые не реагируют на инструменты пиара? Как донести до них хороший вкус и нормальные для нас ценности?

С.П.: Отключить им русский телевизор. Нужно давать другую картинку, другой видеоряд и самое главное — чтобы дети становились двуязычными.

Т.Л.: Смотри, вопрос же был о хорошем вкусе.

С.П.: Хороший вкус — показывать красивую картинку.

Т.Л.: Красивую и умную картинку. На самом деле, когда говорят, что телевизор умер — это неправда. У телевизора огромная сила воздействия.

Д.С.: К слову, о насаждении культуры насильно. 100-150 лет назад в Швеции была принята государственная политика об эстетизации быта, там так красиво в том числе по этой причине.

Т.Л.: Евгений Глибовицкий [исследователь ценностей и коммуникаций, участник Несторовской группы — «Люк»], рассказывая о том, как менялся Ивано-Франковск, говорил, как там пришли к унификации вывесок, к неяркости. Когда возвращаешься из Европы, так бросается в глаза это харьковское освещение — яркое, разнообразное, вульгарное. 

С.П.: «Дом со шпилем» напротив мэрии выглядел как башня некромантеров из «Героев». Он был в зеленом цвете и я испугался: «Боже мой, некромантеры!»

Т.Л.: Дети в этом живут. Если они будут жить в городе, где чувствуется хороший вкус…

С.П.: Когда они увидят дурновкусие, сразу его отличат.

Д.С.: Я обычно говорю об этом вначале — у нас разговоры о Харькове, культуре и еде. Какие у вас есть семейные традиции, связанные с едой?

Т.Л.: Сережа всегда лучше варит кофе. Мы мелем зерно и варим в турке. Я беру ту самую ложку, которой он пользуется. Серебряную, на которой написано «Танюше на зубок» — мою ложку на первый зуб. И когда мне Серега говорит: «Кофе хороший!», это очень приятно. Еще он очень вкусно делает яичницу, со всякими прибамбасами. Например, мою любимую с лососем. Мы не готовим практически, у нас чудесная домработница. И нам не нужно выпендриваться из-за ребенка, потому что, к счастью, Максим ест все — брокколи, тыкву, кинзу. Только рыбу не ест.

С.П.: Думаю, это генетически от меня передалось. Я в детстве подавился костью рыбы и не ем ее. Таня с ребенком регулярно готовит сладости. У нас есть семейный рецепт брауни. Максим радостно принимает участие в кулинарных процессах. А то, что он ест практически все, — результат нашего воспитания.

Т.Л.: Когда нам говорят: «Максим у вас такой классный, много читает, очень коммуникабельный!», Сережа отвечает: «Это потому, что мы с самого его рождения договаривались, не заставляли его доедать, учили критическому мышлению». А я добавляю: «А еще нам просто повезло!».

---

Другие серии проекта «12 обедов»:

Серия 1. Анатолий и Юрек Якубовы

Серия 2. Игорь и Сергей Мезенцевы

Серия 3. Маша, Даша и Варя Коломиец

Серия 4. Илья Павлов и Маша Норазян

Серия 5. Сергей Ильченко и Елена Ильницкая

Фотографии — Екатерина Переверзева