12 обедов. Серия 10. Алена, Вероника и Влада Воробьевы

В предыдущей серии на обед к Дарье Спасовой пришли Игорь и Евгений Манко. Герои обсудили Харьковскую школу фотографии, преследования КГБ, сятухати, 90-е, крымское вдохновение, 7 долларов для счастья, Босха, Филипа Гласса, кражу консерв и маринованную свеклу.

Д.: Вначале разговора мы по традиции просим героев представить друг друга… 

Вероника: Это Алена Воробьева, наша мать…

Влада: Матушка.

В.: …очень хороший человек.

Вл.: Это Вероника Воробьева, хорошая дочь, сестра хорошая… 

В.: Достойная дочь отца своего.

Вл.: 15 лет, родилась в 2006 году 2 апреля. Знак зодиака — Овен. Вероника очень любит театр. Хочет, наверное, быть актрисой. Я все еще пытаюсь ее от этого отговорить. Играет классно на гитаре, очень хорошо поет.

В.: А чего ты резко хорошие вещи начала говорить?

Вл.: Да вообще не знаю.

В.: Она так обычно не делает, притворяется хорошей.

Вл.: Из плохого? Так, список очень длинный! На самом деле — умная не по годам. Молодец, мать, хорошо подрастила.

А.: Так, может, это отче? Все-таки отче у нас больше отвечает за…

Вл.: Ну нет, с отцом она только год живет. (Обращается к маме) С тобой она сколько жила? 13 лет.

Д.: Я думаю, Влада еще что-то о маме скажет…

Вл. (Выдерживает паузу): Матушка многому научила нас. Мам, не пихай, мне больно! Она щипает нас под столом. Мама, это моя нога, перестань!

А.: Попробуй докажи, что этого не происходит. Они еще те актрисы у меня, с пяти лет.

Вл.: Плохие. Ну что сказать, мама всегда была очень неординарная…

А.: Мама со звездочкой, со сноской.

Д.: Но зато в классе таких мам больше всех любят.

Вл.: Она в классе не появлялась.

В.: Расскажу историю. В четвертом классе моя классная руководительница приходит к ней…

Вл.: Это я тебе рассказала эту историю.

В.: Но расскажу теперь ее я. Подходят Влада и мама к моей классной руководительнице, чтобы спросить что-то. Та начинает общаться с Владой. Мама хочет войти в разговор, потому что она же мать, но на нее не реагируют. А классная руководительница говорит: «Чего вы мешаете? Дайте мне поговорить нормально!». Короче, она подумала, что это не моя мама.

Вл.: Что это моя подружка. Классная руководительница потом извинялась: «Ах, простите меня, пожалуйста, я вообще не поняла». И потом, конечно же, как загладить? «Вы так молодо выглядите, я просто подумала, что вы — подросток».

Д.: Так, подождите, мы еще не представили Владу…

В.: Влада Воробьева, сестра моя, дочь Алены Воробьевой, тоже достаточно такая, нормальная.

А.: Заводная девочка.

В.: Зажигалка такая. Хобби? То же самое, что у меня. Любит еще писать, своровала у мамы эту черту.

А.: У папы тоже.

В.: Влада тоже достаточно умная для своих лет. Собирается быть режиссером…  кино.

А.: Дворянского театра?

Д.: Крепостного.

Вл.: Нет, вообще-то собираюсь попасть в тюрьму, создать свою театральную группу.

В.: Она хочет восемь детей, если что.

А.: Первую мою внучку хотят назвать Андромеда.

Д.: Девочки, вы учитесь в Германии. Какие там школьники?

В.: У меня были представления, что в Европе будет классный класс. Более дружный, общительный. Но когда приехала, поняла, что подростки не сильно отличаются. Хотя немцы от украинцев очень отличаются, нужно привыкать. Иногда думаешь: «Боже, что мне сейчас делать?», потому что они не показывают эмоции вообще.

Д.: То есть нет никакой разницы, растешь ты в Берлине или Харькове с точки зрения общекультурного уровня, литературы, искусства, которое потребляешь?

В.: Именно вот в моем классе такого нет. Ну, может, толерантность повыше. Но вокруг меня толерантными люди были и здесь. Вау-эффекта не было. Дети как дети — любят то, что модно. Я чуть отличаюсь от обычных подростков, мне не всегда комфортно с моими ровесниками. Поэтому, когда наблюдаю за этим, смеюсь.

Д.: Поскольку у нас разговор о городе, культуре и еде, мне очень интересно, кто как изучал город в своем детстве и в принципе. Вероника, ты прожила в Харькове ровно до того возраста, когда начинается самая активная фаза изучения. Лазить по заброшкам, встречать рассветы, первый раз выпить алкоголь. Ты успела здесь это прожить или уже в Берлине?

В.: У меня действительно был настрой на то, чтобы тусить и пробовать новое. Но я поменяла полностью обстановку, уехала от своего привычного окружения. Новый язык, который я плохо знаю. Так вышло, что еще и карантин. Все закрыто. Ни музеи, ни театры не работают. А я так хотела посмотреть! Мне было важно проверить, увидеть разницу между украинским театром. Но из-за того, что был карантин весь год, пока я там была, не сделала ничего.

Д.: А была возможность по городу просто ходить?

В.: Да, конечно, я гуляла, изучала то, что могла. В Харькове все говорят: «Такой шанс!», потому что Берлин — город, где всего много, разнообразие. А я это слушаю и понимаю, что в Берлине сейчас гораздо меньше всего, чем в Харькове.

Д.: Сколько тебе еще учиться в школе?

В.: Еще три года. Там 12 классов

Д.: То есть ты в 18 закончишь?

А.: Да, как Влада.

Вл.: Я закончила в 17, мать.

А.: Без году неделя.

Вл.: Без году неделя?

А.: Я люблю такое — память выдает что-то, пословицы или поговорки. Часто они сочетаются, перемешиваются внутри, как в миксере.

Вл.: Еще у мамы есть прикол, что она вертит какое-то слово. Например, слово «лайфхак». Оно подразумевает, что тебе что-то помогает, облегчает жизнь. Мама как-то случайно сказала «лайф фак».

А.: Не случайно. Я думала, вы все время говорите «лайф фак». Поучительная история — лайф фак.

Д.: (Улыбается) Мы пресс накачаем за время этого разговора!

А.: Папа девочек, он же — отец, он же — отче, он же — папочка и папуся…

Вл.: (Произносит по слогам) Ни-ко-гда не называла отца папусей. Я называю его «отец». Father. Dad.

В.: Виталий!

А.: В общем, он бог сарказма. Стоит признать — противоположности притягиваются. У меня не сложилось с сарказмом. Я или плачу, или сержусь. С отцом я могла плакать, а с детьми говорю: «Не смей так шутить с матерью!». Это очень нас разделяет. Особенно теперь, когда дети переехали к папе, набрались от него этого сарказма.

В.: Мы не шутим по-злому.

Вл.: Это просто наш способ коммуникации. То, что мама считает неуважением. Я что-нибудь скажу и мама: «Ты сейчас неуважительно ко мне относишься».

Д.: Влада, расскажи теперь ты о своих ощущениях от переезда. Ты тоже переехала в 15?

Вл.: В 14. И Вероника тоже. Мы обе закончили восьмой класс и переехали. Если переезжать после девятого [класса], нужно сдавать тест…

Д.: Ты успела вообще узнать Харьков?

Вл.: Конечно. Я ярая фанатка Харькова. Есть песня у Ивана Дорна «Город».

В.: Мы недавно в Берлине видели двух чуваков, которые точь-в-точь как Дорн. Причем, второй еще больше на него похож, чем первый.

Вл.: В Харькове я ходила в школу. Мы занимались в театральной студии с шести лет. Я — с 10, а Вероника — с 7-8 уже сами ездили в театральную студию и домой. Получается, я успела этот город рассмотреть, погулять в нем. 

У меня есть близкий друг, который сейчас закончил учиться на архитектора. Он всегда интересовался архитектурой, поэтому гулять по пять часов в день по дворам, заброшкам, гаражам — это маст-хэв. Пройтись от Алексеевки до Исторического музея с приятным человеком, другом или подругой — это офигительно. В Берлине, например, чтобы добраться куда-то, нужно 30 минут на автобусе или метро, а потом 7 минут идти. И я такая: «О не-е-т… 7 минут идти! Какой ужас!».

Д.: В Берлине некомфортно ходить?

Вл.: Комфортно, но там не так развит концепт ходьбы. Всегда и везде можно доехать. Автобус придет вовремя, если не придет — тебе скажут, как добраться другим способом.

В.: Наземное метро, подземное метро.

Вл.: Да, а здесь, в Харькове, ты ждешь маршрутку, ее долго нет и ты такой: «Знаете, я лучше пройдусь». Потому что никогда не знаешь — она выпала на весь день или еще приедет. В Германии я на великах я катаюсь постоянно, очень много велодорожек, везде можно доехать на велике. Это то, по чему я скучаю здесь, в Украине.

В.: Здесь страшно кататься. Постоянно кажется, что тебя собьют.

А.: (С иронией) Хочу вам сообщить, что выхожу курить и вы можете сказать обо мне все.

В.: Вау, какая возможность!

Д.: Что вы любить есть?

Вл.: Я вегетарианка уже полтора года. Не ем ни рыбу, ни мясо, не пью обычное молоко. Но ем яйца, сыр, очень люблю сыр. Наш папа вегетарианец уже лет шесть, наверное. Вероника еще не вегетарианка, но работает над этим.

В.: Я все равно планирую. Папа в какой-то момент чуть поддавливал: «Вероник, ты вроде собиралась быть вегетарианкой?». Сейчас у меня много всего разного, я пока не готова думать и привыкать к новому, хотела бы пока привыкнуть к Берлину. Мне 15 лет, я еще кучу блюд разных не попробовала, которые бы хотела.

Вл.: Папа готовит очень хорошо. Мы вообще не заказываем много еды и не ходим часто в рестораны. Все дома готовим. У нас есть прямо возле дома офигительный фудмаркет, где на 20 евро покупаешь себе восемь авокадо, пять манго, две коробки клубники и еще голубики. Там очень дешевые фрукты и овощи. Что-то типа блошиного рынка для фруктов. 

Д.: В каком районе вы живете?

Вл.: В Кройцберге.

Д.: Ого!

Вл.: Да, прямо в таком ух-ух районе!

В.: Наша школа находится в Целендорфе. Раньше это была деревня, только недавно присоединилась к Берлину. И там богатые дети со своими родителями или пожилые люди. Я поняла, почему мне чуть некомфортно с моими одноклассниками: для них только Целендорф и существует. Они знают меньше мест в Берлине, чем я, хотя я там только год.

Д.: В Харькове то же самое. Чаще всего врываются те, кто переехал сюда.

В.: Это очень странно, потому что мы с Владой с самого детства Харьков знаем лучше некоторых наших знакомых.

Д.: Может быть, это связано с тем, что вы, во-первых, ездили сами довольно рано, во-вторых, с родителями, которые в тусовке.

Вл.: Не только. Когда папа с мамой развелись, мы жили в очень разных местах. На 23-го августа, потом — на Алексеевке, в какой-то момент — в Песочине, потому что делали ремонт. Нужно было ехать на Новгородскую в школу из Песочина.

В.: Папа с самого рождения говорил нам: «Будьте самостоятельными». Он хотел, чтобы мы с малого возраста ездили везде сами, занимались своими делами.

Д.: В Берлине вы тоже самостоятельные?

В.: Да, у папы есть машина, но заставить его куда-то нас отвезти [очень сложно].

Вл.: Папе важно, чтобы школа была хорошей, необычной. Мы сейчас в билингвальной приватной школе. Она не такая дорогая, как другие приватные школы, но в ней нереальный концепт. Нам выдают макбуки на два года. У нас есть онлайн-платформа. Половина уроков на английском, половина — на немецком.

В.: У меня немецкий еще не сильно улучшился. Я избегаю разговоров на немецком, со всеми общаюсь на английском. Побаиваюсь.

Вл.: Вот и о еде — это, в том числе, о самостоятельности. Из-за того, что папа хотел воспитать нас самостоятельными, нет такого концепта, что мы часто едим где-то. Он говорит: «Если хочешь кушать — приготовь себе что-нибудь. А если готовишь себе, приготовь на всех». 

Еще папа очень любит индийскую еду и мы тоже. Если мы едим не дома, берем ее. Я лично еще обожаю тибетскую еду. Есть такие штуки, похожие на хинкали, — называются момо. Ну и рядом с домом одна из моих любимых пиццерий.

Д.: А что вы ели в Харькове? Куда здесь ходили есть? Готовили вместе с мамой?

В.: Я почувствовала контраст, потому что недавно переехала. Еда совершенно разная. Здесь мама всегда готовила. Направляла свою любовь в готовку. 

Мы обожаем мамину еду. Но она отличается [от той, что в Германии]. В Украине все почему-то готовят по-жирному. Мама недавно приезжала к нам на 10 дней в Берлин. Она готовила рагу такое же, как и мы, с овощами. Но у мамы почему-то берется этот жир, по которому иногда скучаешь, потому что вкусно это.

Вл.: С папой у нас диетическое питание. Он очень сконцентрирован на том, чтобы у нас была качественная еда.

В.: Еще разница между Харьковом и Берлином в том, что здесь люди ходят есть в места, где много людей, в более популярные. А в Берлине самая вкусная еда может быть в малюсенькой кафешке, о которой никто не знает. Свернешь на маленькую улочку, заглянешь в кафе — а там что-то невероятное.

Д.: Алена, какое у тебя самое любимое заведение в Харькове?

А.: «Киношники», «Нонни Бертони» нравится. Я очень ценю вкусную еду. Но думаю, что эта часть, обслуживающая мою реальность, должна встроиться во все остальное. Как шоппинг, например. Хотя саму идею хорошей пищи, одежды я понимаю как внутреннюю позицию, которая очень ценна самой культурой, красотой. 

При этом очень люблю уличную еду. В какой-то момент поняла, что питание влияет на здоровье, поэтому отменила ее. Но вообще моей любимой едой всегда была шаурма. После тяжелого трудового-вечериночного дня или ночи съесть шаурму — это оно.

В.: Еще один факт о маме: она любит делать огромную сковородку плова с мясом. Но ночью, когда на нее нападает невротичный жор, выедает мясо.

Вл.: А еще она любит кровянку больше жизни. Бывает поздним вечером: «Влада, а у нас кровяночка еще в холодильнике осталась? Можешь мне подрезать?».

А.: Да, это истории ребенка, проводящего в детстве очень много времени у бабушки на даче. Там еда такая: сало, кровянка… Это стало уже традицией, которая меня обычно даже успокаивает. Еда для меня — носитель психологических штук. Поэтому шаурма тоже что-то означает.

В.: Мама никогда в жизни не сможет стать вегетарианкой.

А.: Есть история. У меня мама религиозная была, даже работала в церкви, пела на клиросе — это была ее официальная работа.

Д.: Это в Советском Союзе?

А.: Да! Меня на входе в школу всегда осматривали. Отдельно останавливали, проверяли на предмет православной литературы в портфельчике.

Вл.: Как ты вчера сказала о себе? «Бедненькая церковная девочка в длинной юбке?».

А.: Да, говорила: «Да чего вы жалуетесь, крутыши такие! Вот я…»

Д.: И тебя все время заставляли соблюдать пост?

А.: Все время! Очень сложно полюбить религию, в которой постоянно что-то нельзя. Мясо было все время нельзя. Я даже детям говорю, что сколько угодно могу прожить без мяса, но не дай бог мне сказать, что его нельзя есть — пойду и съем.

Д.: Прекрасно понимаю, о чем ты говоришь. Мне было лет 13, когда я впервые соблюдала пост. Это был строгий пасхальный пост, когда можно один раз съесть рыбу, которую я не особо любила. В метро мерещился запах жареной курицы, снились котлеты и тому подобное. 

На Пасху к нам приехали родственники из Крыма, привезли посылочку праздничную. Там была в том числе палка колбасы. У нас была такая традиция в Пасхальную ночь ходить в храм, освящать паски,  — с раннего детства.

Нас будили, мы шли святить паски и возвращались на рассветный пасхальный завтрак: по традиции на столе паски, яйца, кагор и бутерброды с икрой. И тут на столе эта колбаса! Мама порезала ее на всех, но скромно — от этой палки треть ушла.  Все поели и пошли спать, досыпали часов до 11 за эти бессонные ночные часы. 

И вот я после двух месяцев страданий просыпалась раз в полчаса, шла на кухню, тупым ножом на подоконнике отпиливала себе кусок колбасы, грызла его и так засыпала. Как только доедала, сквозь сон шла снова на кухню. Когда все проснулись, от колбасы остался маленький кусочек.

А.: Ладно, тогда я расскажу. Пасха — самый большой праздник в семье. Мама готовилась к нему заранее. У нас не было много денег, и она в течение поста постепенно покупала еду и складывала ее в холодильник. Как-то она купила килограмм копченого бекона. Я искренне каждый день отрезала по очень тоненькому кусочку. Когда пришла Пасха, от килограмма осталось 400 грамм. В течение 40 дней я ела его, 600 грамм ушли незаметно. Меня наказали — все разговелись, а у меня продолжился пост до следующего поста.

В.: Ты продолжила подъедать?

А.: Нет, я испытывала чувство вины, ведь лишила семью целых полкило бекона. Копченого. Меня пристыдили. После этого никогда не могла себе позволить сказать детям, что им что-то нельзя. «Мама, а можно нам посреди ночи гамбургер и картошку фри?» — «Конечно, дети». Дети, что вам нельзя?

Вл.: Из еды?

А.: Вообще. Что я запрещаю?

Вл.: Не улыбаться.

В.: Шутить.

Д.: Алена, я знаю тебя со времен твоей работы в MARANI [Marani — украинский бренд одежды и аксессуаров — «Люк»]. Чем ты занималась до этого?

А.: Я окончила университет, отделение журналистики, филфак. Там встретила отца своих детей.

Вл.: (Говорит в диктофон) Виталий Воробьев (Пауза, после которой Влада подражает голосу диктора) Подойдите к кассе номер два.

А.: На филфаке три мужчины на 200. Оканчивала университет и защищала диплом на девятом месяце беременности Владой.

А.: После этого я честно вошла в период своей жизни под названием «декрет», который продлился пять лет. Была такая телевизионная студия — «Семья от А до Я». Я пришла туда журналистом-сценаристом, через полгода (я хорошо себя проявляла) стала директором. Четыре года проработала. Есть много сюжетов в выпусках, где снимаются мои дети. Например, о раннем сексуальном воспитании (до трех лет). (Смеется) Естественно, мы не нашли героев. Ну и мои девочки собирали пазлы с голыми мужчинами и женщинами…

Вл.: Это было очень классно. Я замечаю, что говорить о сексе, да даже слово «секс» произносить очень многие мои друзья не могут. А у меня будто с детства все в порядке.

А.: Но у меня при этом зубы сводит, когда Влада взрослым тетям говорит о сексе. В 18 лет она мне сказала: «Мама, я совершеннолетняя и имею право на свою личную жизнь». В общем, поработала в «Семье от А до Я», а в какой-то момент я была организатором тренинга о методе Фельденкрайза [двигательная практика, которая ставит целью развитие человека через осознание себя в процессе работы над движениями собственного тела — «Люк»]. Пришла тусовка контактной импровизации из Харькова, в том числе Таис Золотковская. Мы познакомились, у нее была SMM-компания, она услышала мои коммуникационные способности и позвала меня sales-менеджером. И следующие четыре года я у нее была…

В., Вл.: (Хором) Это были лучшие четыре года в нашей семье!

А.: А потом началась Art Area ДК и культурная жизнь этого города, а у детей исчезла мать. 10 лет я делала концерты. С тех пор, как развелась с папой девочек. Концерты получалось делать с промежутком в полгода. Уже сложилась компания близких друзей — Игорь Чекачков, «Прекрасные цветы», Катя Леонова, Настя Леонова…

Д.: А когда был первый концерт, сможешь вспомнить?

А.: Легко! Это было в Jazzter 20 мая 2012 года.

В., Вл.: (Хором) Так это же день рождения нашего отца!

А.: Да, это было еще и на его деньги. Он был инвестором. Мы уже расстались, но он мне помог. 

В.: Я помню это, мама даже сама шила билетики.

Вл.: Чехольчики для билетиков.

А.: 300 чехольчиков для билетиков. Я очень крафтовый организатор. У меня есть мечта, когда станет побольше денег и… Нет, времени у меня никогда не будет. Но я мечтаю о мастерской. Я мебель детскую делала детям, вязала, шила. Очень люблю руками делать.

В.: А мы даже носок зашить не можем.

Д.: В общем, ты работала в MARANI и параллельно занималась концертами?

В.: Будни наши с мамой, когда она начала делать концерты: я просыпаюсь — мама спит. Ухожу в школу, возвращаюсь домой после театра — мамы нет дома. Потом просыпаюсь — мама спит, иду в школу. Мы не видели маму.

А.: Когда мама начала врываться в культурную деятельность — жизнь закончилась. А рак всех нас спас [в октябре 2019-го у Алены диагностировали онкологию, в течение восьми месяцев она проходила химиотерапию — «Люк»].

В.: Мама заболела, она постоянно дома. Начинается карантин, к нам приезжают еще два человека. Постоянно дома движ. Люблю людей, обожаю общаться, но просто привыкла, что дома никого нет…

А.: И холодильник твой… Были пересмотрены все взаимодействия с матерью бесхозной, культурным деятелем и внутренним презрением детей за то, что «мамочка всех любит, а нас херит». Когда диагноз случился, Владе тяжелее в результате, потому что она в Берлине, на удаленке, а Вероника получает маму в доступе круглые дни. Статьи хорошие начинает писать обо мне.

В.: Я редко выходила на концерты, потому что, если честно, в моем возрасте не то чтобы обижалась на маму, но ревновала немножечко. Мне не хватало, чтобы она мне уделила внимание, чтобы спрашивала, как у меня что происходит. Поэтому я редко приходила на мамины мероприятия. А когда она заболела, мы начали проводить время вместе. У нас есть традиция: всегда перед важными событиями мы ссорились мощно. Когда мама заболела, стало больше времени привыкнуть к тому, что мы можем…

А.: Дружить, мы начали дружить. Отлично понимаю, что есть вещи, которые тянутся в нас из детства. Простите, дети, заранее. Все, что тянется из детства, — дело рук ваших родителей. У меня была семья не полная, папа с мамой были в разводе, а мама много времени проводила в церкви. Тусили мы вчетвером, достаточно рьяно и бодро.

Д.: Вчетвером — это с сестрами?

А.: С сестрами. Хотя «тусили» — это так, условно, потому что младшие сестры были намного младше, и гулять я всегда ходила с ними двумя, а старшая больше по хозяйству была. 

Мама была религиозным человеком: форма, соответствие, правила. Нас у ее было много, и она нас строго содержала в православных ценностях. У меня есть опыт дружбы, есть опыт сестринства. Я домашнее задание ни разу никому не показала за свои 10 лет учебы, у меня никто из родителей не спросил о нем. Поэтому у меня этой опции нет, я у них никогда не спрашиваю домашнее задание.

(Алена обращается к Владе): Ты загрустила? Ты сейчас сопровождаешь историю грустным лицом, все подумают, что это грустная история.

Вл.: Это веселая история — улыбайтесь.

Д.: Влада, а ты к маме на концерты ходила?

Вл.: Я ходила постоянно. Приходить на концерты было приятно, потому что происходящее создавала твоя мама. Ей пришла идея — и она воплотила ее в жизнь… Запишите себе на заметку, что маме все самые классные идеи приходят в ванной. Она лежит в ванной часа три.

В.: Пять.

Вл.: Уже холодная вода, а ей приходят идеи, креативный процесс полным ходом.

А.: Я там с богом разговариваю. Конечно, с ним в неглиже, он всегда приходит ко мне в ванной. Интересный мне бог. Игривый.

В.: А когда я настроилась ходить на концерты, мама заболела. Все закончилось.

А.: Ты зашла в ванную с ноги: «Боженька, спасибо!».

Д.: У Харуки Мураками есть книга «Охота на овец». Там есть метафора о том, что главный герой — это коммутатор, через которого подключаются…

А.: Мне недавно сказали: «Алена, ты и есть хаб!». Да, так и есть, мой недавний День рождения в Promodo Hub — этому пример. Но отключи ты всех этих людей… Да, я коммутатор, который светится. Мне всего лишь нужно это доказать, как на празднике — у меня не было ничего запланировано, я просто знала, что если созову всех в одно место, начнется химия. 

Иногда, конечно, может и подорваться что-то. Варианты пропорций могут быть неожиданными. Но секрет в том, чтобы включать огромный генератор любви. Потому что когда ты наполняешь людей любовью, даже если им сильно хочется пыхтеть — они это делают смешно и мило. В результате все равно химия о любви. В общем, у меня две стратегии — всех собрать в одной комнате и страшно их залюбить. Тогда все получается. 

Фотографии — Екатерина Переверзева

---

Другие серии проекта «12 обедов»:

Серия 1. Анатолий и Юрек Якубовы

Серия 2. Игорь и Сергей Мезенцевы

Серия 3. Маша, Даша и Варя Коломиец

Серия 4. Илья Павлов и Маша Норазян

Серия 5. Сергей Ильченко и Елена Ильницкая

Сергей 6. Bob Basset, Татьяна и Максим Ландесман

Серия 7. Chris Bird и Анна Мудра

Серия 8. Алексей и Анастасия Яловеги

Серия 9. Игорь и Евгений Манко