12 обедов. Серия 8. Алексей и Анастасия Яловеги

В предыдущей серии на обед к Дарье Спасовой пришли Chris Bird и Анна Мудра. Герои обсудили мурашки от первого прослушивания Элвиса, красоту осеннего дождя на Студенческой, вдохновение на Москалевке и музыкальный жанр, которому соответствует Харьков.

Даша Спасова: Вначале разговора мы обычно просим гостей представить друг друга… 

Настя Яловега: Леша — контемпорари-художник. Работал в большом количестве техник — живопись, графика, документальный арт, в скульптуре, в перформансе. Уже больше года разбираемся в блокчейне и криптоарте. 

Леша Яловега: Анастасия — очень разноплановый человек. У нее столько хобби и увлечений, что времени не хватает совершенно!

Д.С.: (Улыбается) Я подозреваю, что эта разноплановость у вас семейная черта…

Л.Я.: Я уже угомонился, мое любимое хобби — поспать. А Анастасия и поет, и на флейте отучилась в музыкальной школе, и ХАИ окончила и еще один институт, не помню как называется. Учится водить машину вместе со мной. Детей воспитывает. Сейчас еще проходит курс Ableton. (Обращается к Насте) Это сведение и написание музыки, правильно? Что еще делает Анастасия?

Н.Я.: Немножко помогает тебе… (Смеется)

Л.Я.: Это основное! Анастасия разбирается в цифрах и буквах, дружит с блокчейном.

Д.С.: Настя, и вы же еще занимаетесь саунд-дизайном, верно?

Н.Я.: Да, что-то умею, чему-то доучиваюсь.

Л.Я.: А еще Анастасия преподает аутентичное пение.

Н.Я.: Расскажи, как мы начали заниматься криптоартом.

Л.Я.: Я очень долго определялся со своим стилем. Вроде уже был художником, но  коллекционеры меня не коллекционировали, потому что арт-дилеры не представляли. 

Выставок в моей художественной практике было немного. Выставочная деятельность — это всегда длительные проекты, меня как творческую личность это утомляет. А в криптоарте ты сам себе проект придумал, с Анастасией все разместил [на криптоплатформе]. И не нужно ничего инсталлировать, развешивать картины. Также важно участие в жизни комьюнити и общение с другими художниками и коллекционерами. Очень хорошо, что сейчас все можно делать онлайн.

Как мы пришли к этому? Я смотрел объявления о работе. Увидел, что требуются дизайнеры интерьера с обучением. А я окончил промышленный дизайн в Харьковской государственной академии дизайна и искусств. Но тогда все еще рисовалось ручками. И я пошел учиться на 3D Max.

Кстати, с Настей мы познакомились в молодежном театре «Публицист» при Худпроме. И я занял у Насти денег. Она тогда занималась картами для GPS-навигаторов.

Даша (Улыбается) Теперь понятно, почему вы разобрались в блокчейне…

Л.Я.: 3D-графика чем-то похожа на математику: там очень много цифр, особенно в интерьерной визуализации. Когда заказчик присылает чертежи, ты не можешь проявлять творческую фантазию. И после года работы в офисе я понял, что что-то идет не так, потому что не только денег не заработал, а наоборот еще больше долгов появилось (Смеется).

Зато в свободную минутку в 3D Max я рисовал свои творческие почеркушечки. Перед уходом предложил: «Ребята, давайте я буду от вашей конторы заниматься современным искусством!». Но они ответили: «Нам это не нужно». На этом мы и расстались.

Я ушел из офиса. Но в то время [эксперт в области VR и криптоарта] Никита Худяков придумал диджитал-вайн — серию встреч с интересными людьми в Zoom. На них была непринужденная атмосфера, все брали винчик и общались.

Н.Я.: Обсуждали современные медиа, возможности.

Л.Я.: Так мы познакомились со многими интересными людьми. Например, с министром Ужуписа [богемный арт-район в Вильнюсе, у которого есть свой президент, Конституция и прочее — «Люк»] Глебом Дивовым. А еще с [диджитал-художником, музыкантом] Юрой Мироном — он раньше, чем мы, занялся криптоартом. 

Л.Я.: В общем, Юра рассказал нам об этой теме. Настя углубилась в нее, постоянно мне объясняла нюансы. В итоге у нас сложилась последовательность действий: я делаю работу, Настя помогает ее размещать [на криптоплатформах] и общаться с коллекционерами и другими художниками комьюнити, потому что мой английский слабоват, а публика здесь интернациональная. 

Д.С.: Вы нашли себе уникальную нишу и в ней работаете. А поучаствовать другим предлагаете?

Л.Я.: Когда появился интерес к криптоарту у других художников и галеристов, оказалось, что мы с Настей знаем достаточно технической и другой интересной информации, чтобы ей делиться. Этим мы и занимались. Сейчас уже сформировалось украинское комьюнити, многие ребята обладают хорошей технической базой. Общаемся мы в телеграм-группе, где делимся полезной информацией и поддерживаем друг друга.

Д.С.: Что происходит в момент продажи цифровой работы? Мне понятно, что ты получаешь, когда покупаешь, например, скульптуру, а в цифровом искусстве как?

Л.Я.: Насте недавно написал человек, который начал вникать в эту тему: «Я свободно взял вашу работу и скачал себе на компьютер. А в чем прикол?» Прикол в том, что блокчейн позволяет создать цифровой сертификат для картинки (музыки, книги, физического объекта, видео и т.д.) и по этим цифровым документам можно отследить историю работы. При этом авторское право остается у создателя работы, если не был добавлено другое условие.

Д.С.: Кто сейчас ваши покупатели?

Л.Я.: Коллекционеры цифрового искусства очень разные. Одним просто нравятся работы, другие — бизнесмены, которые воспринимают искусство как инвестицию. Часто художники коллекционируют друг друга. 

Л.Я.: Если ты где-то чью-то работу запостил, это рано или поздно всплывает и все твои начинания пойдут под откос. Поэтому если хочешь надолго засесть [в криптоарте], лучше не мухлевать.

Д.С.: Давайте вернемся в Харькову. Перед нашим разговором я прочитала несколько материалов о вас. В том числе, обзор вашей персональной выставки в ЕрмиловЦентре, которая называлась Mnemonica. Мне очень понравился комментарий директорки Муниципальной галереи Татьяны Тумасян, она назвала вас «Документалистом, летописцем харьковской культурной жизни»…

Л.Я.: Было дело.

Д.С.: Читая этот обзор, я вспомнила, что был период, когда я вашу фамилию все время встречала в Facebook с фотографиями и видео с открытий выставок. Ваша тяга к документалистике сохранилась до сих пор? И как она возникла — это было естественное течение вашей жизни или осознанное решение фиксировать происходящее?

Л.Я.: Мои родители — наладчики ЭВМ. Они учились в ХНУРЭ и потом занимались тем, что чинили ЭВМ. Другие наши родственники, в основном, были врачами. Творческих личностей не встречалось абсолютно. 

Я учился в обычных школах, меня оставляли на второй год, выгоняли. И я не мог понять, что происходит, пока не узнал, что есть творческие люди. Я сам подумал, что раз люблю рисовать в тетрадочках — значит, я художник. Но кто такие художники, не знал. И спросить было не у кого. 

Я пошел в художественный кружок, а в 10-11 классе учился в художественном лицее. У меня была страсть — рисовать машинки. На промдизайн я поступил с мыслью, что буду их рисовать и до третьего курса честно это делал. А потом понял, что промдизайн — все-таки дизайн, а есть еще искусство. Начал тусоваться с ребятами с других факультетов, общаться с творческими людьми в театре. 

У меня появился вопрос самоидентификации — кто я, что я есть в искусстве. Моя самоидентификация не прекращается и сегодня. Я постоянно нахожусь в поиске и это, если честно, уже утомило. Я хочу найти свой стиль, как Павел Маков, Рома Минин, Костя Зоркин…

Когда я начал ходить по художественным выставкам, не пропускал ни одной. Тогда ориентироваться в культурной жизни Харькова было несложно, потому что существовала единственная Муниципальная галерея и где-то квартирнички — немного альтернатив. 

У моего папы был фотоаппарат «Зенит», он примерно объяснил, как он работает. 

Потом у меня появился первый цифровой фотоаппарат и я начал ходить по выставкам с ним. С появлением «Вконтакте» и Facebook стал выкладывать эти фото, получал фидбек. Мне этого было достаточно, ни о каком заработке речь вообще не шла. Чистый энтузиазм. Я почти каждый день ходил на какое-то мероприятие, не мог сидеть дома. 

Получилось, что я стал обозревателем харьковской творческой жизни — пару лет это происходило очень плотно. При этом люди не знали, что я художник, думали, что я просто тусовщик с фотоаппаратом. 

Я начал выяснять, как это можно монетизировать. Но зачем мне платить, если я и так генерирую контент? Позже случилось несколько проектов, где мои навыки пригодились. Так мы съездили в Словению и в Вену. Потом я попал на арт-резиденцию Бирючий — сначала как документалист, потом как художник. Можно сказать, что моя страсть [к документалистике] продвинула меня в мир искусства, помогла мне самоидентифицироваться. 

Д.С.: Настя, а как вы пришли в театр?

Н.Я.: Я тоже росла в достаточно нетворческой семье, ни о каком творчестве до конца института речи не было.

Л.Я.: Почему? У тебя папа хиппи!

Н.Я.: Папа у меня хиппи. Но в целом, это был скорее антипример (Смеется). В целом, в школе мне хорошо давалась математика. Одно время была идея стать дизайнером одежды, но мне все говорили, что это несерьезно, что нормальный человек должен быть инженером. Я не смогла отстоять свою идею. Но вообще мне нравились технические науки. Поэтому я пошла на машиностроительный факультет. 

Потом мне почему-то захотелось стать режиссером. Я планировала пойти в театральный институт или училище. Но мне предложили сходить в театр «Публицист», чтобы понять, что такое театр и вообще нужно ли оно мне. Я пришла в театр и это стало переломным этапом моей жизни. Там особенная атмосфера, собираются люди, которые меняют твои взгляды совершенно. В театре я познакомилась и с Лешей. 

В конце института я пошла в музыкальную школу для взрослых учиться играть не флейте. А лет 6-7 лет назад меня случайно занесло на мастер-класс по аутентичному украинскому пению, начала им заниматься. Я работала в офисе и занималась театром, флейтой, пением. Мне некогда было смотреть, что там Леша рисует. (Смеется). Он занимался своими делами, я — своими. А потом я ушла в декрет…

Л.Я.: И мы познакомились второй раз.

Н.Я.: Вся моя активная жизнь немного спала. Когда я познакомилась с криптоартом и блокчейном, мне это понравилось, было очень интересно изучать новые технологии. Я понимала, что Леша в первую очередь художник, и чтобы совмещать техническую базу и художественную, нужно очень много времени, сил и определенный склад характера. 

Л.Я.: Сначала я пробовал разные 3D-программы, потом понял, что в VR мне гораздо удобнее. Хоть все эти очки [виртуальной реальности] еще далеки от совершенства. Я входил пару лет в эту тему, потихоньку привыкал к этому инструменту. Есть такой пример, как Костя Зоркин: он свою работу очень долго прописывает в блокноте, как Леонардо да Винчи. У меня так вообще не работает. Я надеваю очки и начинаю делать. Тогда и создается работа, концепцию придумываю уже потом.

Д.С.: Вы каждую работу делаете в очках?

Л.Я.: Сейчас да. Надеваю очки, включаю программу для скульптинга и набрасываю основные формообразования. Потом работаю в другой программе, которая больше для дизайна, там делаю объемно-пространственную проработку. Потом закидываю в 3D-программу, делаю текстуры, анимирую и рендерю. В среднем, работа занимает у меня три дня.

Д.С.: Вы говорите, что работа придумывается в процессе. Как это происходит? Чувствуете сигнал из космоса, что нужно сесть и за три дня сделать? Или это ежедневный труд, как у Хемингуэя?

Л.Я.: В среднем, делаю две работы в неделю. Раньше, когда мы только начинали, делал по две в день. Сейчас это технически сложнее. Но если я не сделал ни одной работы за неделю, становится стыдно. 

Я подготавливаю видеофайлы, наброски, и закидываю это Насте. 

Н.Я.: Мы обсуждаем, где будет лучше [разместить работу] — есть несколько платформ, на которых выставляемся. Мне бы хотелось попробовать новые платформы. Я решила, что буду сама делать простые картинки и с ними экспериментировать.

Д.С.: А пением вы сейчас занимаетесь? Вы выступали в коллективе «Вся Надежда», правильно?

Н.Я.: Да, потом были «КудріКоси», просто менялся состав и название.

Д.С.: Я когда-то была на выступлении коллектива «Вся Надежда» в костеле на Гоголя…

Н.Я.: Да, мы там выступали пару раз.

Д.С.: Я никогда особо не углублялась в народное пение, но училась в Лицее искусств. И у нас всех девочек, которые играли на фортепиано, зачисляли автоматом в коллектив «Посестри». Каждый вторник из открытого окна разносилось это горловое народное пение. И эти девочки выступали каждый год на открытом отчетном концерте. Во-первых, выглядели они очень грустно, видно было, что их заставляют это делать. А во-вторых, то, как и что они пели — всегда навевало еще большую грусть. И у меня было ощущение, будто украинская культура — исключительно о грустном. Как вам кажется, почему такое восприятие? Из-за голоса или из-за техники пения?

Н.Я.: Это сложный вопрос. У меня тоже было представление, что украинская культура — это обнять и плакать. Но песни есть разные. Есть народное пение, а есть фольклорное. Народное ближе к эстрадному и я не очень его люблю. 

Аутентичное пение, мне кажется, больше интересно исполнителю, чем слушателю. Иногда даже какой-то терапевтический эффект оказывает, особенно, когда это пение в коллективе, когда это многоголосие. Но все красивые песни и все мои любимые — в основном, грустные. Веселые украинские песни я не очень люблю, они мне кажутся легкомысленными. 

Фольклор очень глубокий, там можно копать и копать. В этих песнях такое ощущение, что ты буквально слушаешь истории, потому что они народные. И в этом есть магия.

Д.С.: А как вообще в Украине с криптоартом? Какое у него будущее?

Н.Я.: Мне кажется, в Украине людям сначала нужно удовлетворить базовые слои пирамиды Маслоу, чтобы понять важность культуры, духовности, ментального здоровья. 

Я думаю, со временем криптоарт и искусство, в том числе цифровое, станет более понятным. Например, даже нашим знакомым, которые не связаны с творческой деятельностью, я особо не рассказываю о наших интересах, потому что часто слышу: «Что вы ерундой занимаетесь!». Сложно объяснить многим, что это такое и зачем оно нам нужно. Когда с такими людьми общаешься, начинаешь сама сомневаться: «Может, я не той дорогой иду?» И точно так же относительно традиционного пения и вообще всего.

Л.Я.: Насчет украинского пения… Настя обычно репетирует дома в наушниках и я иногда очень пугаюсь. Нам даже пришлось вокальную кабинку дома построить, ее салтовский аналог. Дарья, а вы на каком отделении учились в Лицее искусств?

Д.С.: Я училась на оркестровом.

Л.Я.: Меня выгнали из-за аккордеона в третьем классе.

Д.С.: А в каком районе Харькова вы жили?

Н.Я.: Я салтовская.

Л.Я.: Я, можно сказать, тоже салтовский, позже мы жили возле станции метро Киевская. Но родители всегда пристраивали нас в центровые школы: я учился в 133-й, в 5-й и в художественном лицее.

Д.С.: Не было ли у вас ощущения, что вас лишают детства во дворе?

Л.Я.: У нас с братьями детство вообще было особенное. Мы учились в школе в центре, все школьные друзья были там и на двор особо не хватало времени. А лето мы проводили, в основном, у бабушки под Полтавой, в гоголевских места возле Великих Сорочинцев. С сельскими ребятами мы тоже особо не общались. Зато находили в кустах свой пляж, раньше там плотины были открыты и когда вода сходила после разливов, смывала изгибы, таким образом образовывались пляжи. Сейчас такого там уже нет — плотины работают и все немножко болото напоминает. А раньше была прямо классика украинской природы. Мы с братьями ходили на свои пляжи и строили там домики-баррикады. 

Д.С: Какие ваши любимые места в городе?

Л.Я.: У меня — Худпром, потому что и театр «Публицист» тоже там был. Муниципальная галерея, потому что я начал туда ходить тусоваться. И ЕрмиловЦентр. Это три места, где я провел основное время творческого развития. 

Д.С.: А в детстве, раз вы в центре учились, может, был какой-нибудь дворик между Дарвина и Бажанова?

Л.Я.: Наверное, нет. У меня Харьков больше ассоциируется с людьми, потому что  было замечательное общение. Все люди, с которыми я общался — как минимум талантливы, а некоторые — выдающиеся. На бордюрчике с ребятами я тоже сидел, но мало. Меня просто интересовало творческое общение, а творческие люди старались кучковаться по мастерским и художественным выставкам.

Н.Я.: Я все время проводила на Салтовке. Училась там в совершенно обычных школах с совершенно обычными людьми. Не знала ни о каких других. Мне всегда почему-то нравился дворик Шаляпина [Дом Сурукчи на улице Садовой — «Люк]. Я там давно не была, но всегда присутствовала тяга к этой беседке.

Д.С.: Вы, кстати, никогда не хотели уехать из Харькова?

Н.Я.: У меня иногда были такие мысли, но Леша не в восторге от них.

Л.Я.: Мы с Настей пытались чешский язык учить. И у меня всплыла эта школьная тема — «К доске» или «Не выучил урок»… Меня аж колотить начало. Ну и моим знакомым, творческим людям, которые уехали, сложновато там. Не принимают нас за границей, несколько поколений должно пройти, чтобы там осесть. 

Н.Я.: Как-то с Лешей мы разговаривали, и он говорит: «Вдруг мы уедем, а наша Ненька розквітне? Нужно оставаться здесь!»

Л.Я.: Я и на юге Франции был, и в Монако. Но юг Франции — это открытка. Домики из сланцевого камня, виноградники, дорожки… Фантик конфетки упал и сразу его видно. Чисто, красиво. Но чувствуешь, что это не твое. Где родился — там и пригодился. В любом случае нужно путешествовать.

Н.Я.: Говорю Леше — поехали в Португалию хотя бы ненадолго пожить. На самом деле, мне кажется, везде есть что-то красивое и что-то неприятное. Впечатления — в эмоциях, которые ты получил от общения, в событиях, которые каким-то образом произошли в это время в этом месте.

Л.Я.: Место в Украине, которое мне особенно понравилось — это Федотова Коса, там где резиденция была, Бирючий остров. Пляж бесконечный — картинка прямо как в Майями. Жаль, что эта резиденция закончилась. Я там перезнакомился с кучей художников, кураторов, арт-дилеров. Но можно просто туда приехать.

Д.С.: Мы разговариваем за столом и традиционно задаем вопросы о еде. Что для вас еда? Есть ли у вас семейные традиции, блюда, которые вы готовите вместе?

Л.Я.: У меня семейные традиции ассоциируются с тем, что готовила мама, потому что она очень вкусно готовит. Мама долго жила в Средней Азии и готовит из всего, что есть. Анастасия — любитель экспериментов, не всегда все эксперименты были удачными. Поэтому мне приходилось ездить на велосипеде к маме и там догоняться. (Смеется) Но сейчас Настина кухня стабилизировалась. Сам я ничего не готовлю, максимум — яичницу. Если вдруг ничего нет, могу и «Мивинку» запарить.

Н.Я.: Леша любит более простую еду. Если я сама что-то придумываю, главное — не говорить, что придумала это сама. (Смеется) Лучше сказать, что нашла такой интересный рецепт. А еще долгое время я была вегетарианкой, просто не ела мясо. Сейчас ем по чуть-чуть.

Л.Я.: Настя любит по кафешечкам походить. А я больше люблю к маме в гости. 

---

Другие серии проекта «12 обедов»:

Серия 1. Анатолий и Юрек Якубовы

Серия 2. Игорь и Сергей Мезенцевы

Серия 3. Маша, Даша и Варя Коломиец

Серия 4. Илья Павлов и Маша Норазян

Серия 5. Сергей Ильченко и Елена Ильницкая

Сергей 6. Bob Basset, Татьяна и Максим Ландесман

Серия 7. Chris Bird и Анна Мудра

Фотографии — Екатерина Переверзева